Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

— Mais bonjour, Vladimir [10] Ну, здравствуйте, Владимир ( фр. ). , — сказала она.

Жан-Поль объяснил, что нам с Евой необходимо встретиться несколько раз, потому что у нее есть ряд вопросов к моим текстам. В частности, произношение имен и фамилий. Это неважно, чертовски неважно, быстро возразил я, в Молдавии произношение имени зависит от языка, на котором оно произно… Тем не менее, возразил Жан-Поль. Удивительно, но говорил все время он, оказываясь то справа от нас, то слева. Складывалось впечатление, что он каким-то образом исчезает и появляется. Этому способствовали шум и толчея в зале — народ постепенно разбредался после концерта по фойе со стаканчиками с вином в руках.

— Немного красного, Владимир, — сказал Жан-Поль и исчез.

Мы молчали. Требовалось сказать что-то. Я застыл с раскрытым ртом. Прокашлялся. Глубоко вдохнул. Сглотнул. Снова откашлялся.

— Не хотели бы вы немного ви… — начал я.

— Ваше вино, друг мой, — сказал из-за плеча Жан-Поль, всовывая мне в руку стаканчик. — И твое, моя милая.

Ева, просто улыбнувшись, приняла вино так, как приняла бы причастие перед смертью Жанна д’Арк. Мы отпили, глядя друг на друга. Жан-Поль снова исчез, зато появился вихрь. Он пронесся по залу, кое-где потушив свечи, а потом вздернул юбку Евы. Она не испугалась и не стеснялась, просто опустила левую руку — правой все так же держа свое вино, — благодаря чему юбка не вздернулась выше пояса. Я увидел ноги. Крупные… слишком большие… мраморные… К каждой из них можно было бы пририсовать отдельное тело, после чего выпустить на поля рукописи о путешествиях Поло, там, где он повествует о людях с одной большой ногой. Да и голова ее смахивала чем-то на песью. Странная помесь древнеегипетской богини и никогда не существовавшего антропофага, Ева улыбнулась мне своими красными губами, и я вдруг понял, что она очень — невероятно — красива. И вспомнил, где видел ее раньше.

— Откуда у вас синяк на руке? — спросил я.

Она недоуменно глянула на обнаженное предплечье, пожала плечами. Qui sait [11] кто знает ( фр. ) , Владимир. Я сделал шаг назад. Она коротко оглянулась. Я впился взглядом в ноги. На левой, над коленом, тоже темнел синяк. У Евы, должно быть, чувствительная кожа, решил я. Она повернулась ко мне вновь, и я, как вор, поспешил скользнуть от ног к лицу. Но по глазам я понял, что то, как я обшаривал взглядом ее тело, не осталось незамеченным.

— Итак, Владимир, мы увидимся с вами завтра? — спросила она.

— Разумеется, — сказал я, — только я не помню, где чтения.

— В саду, — ответила она.

— Вы говорите по-окситански? — спросил я.

— Mais si [12] да нет ( фр. ) , — сказала она, без всякого, впрочем, удивления.

— Мы виделись раньше, — сказал я.

— Мais si, — повторила она, все так же не выказывая эмоций.

Я сделал шаг вперед, и она заполонила мой мир. В зале шумели, требовали от музыкантов сыграть что-то еще. Артисты вышли на сцену и исполнили на бис мелодию из африканских мотивов. Затем от микрофона донеслись слова о разнообразии и о том, как благотворные воздействия континентов сталкиваются в Европе, производя настоящий культурный взрыв… Мы молча смотрели друг на друга и не отводили взглядов. Я бросал вызов. Она же… Я так и не понял, что она чувствовала в тот момент. Одно ясно точно, Ева не отводила взгляда не из упрямства и желания поставить меня на место и не рассматривала меня. Она просто смотрела… принимала меня как часть пейзажа… как глядит на мир животное. Постепенно Ева стала уменьшаться. Это Жан-Поль — второй час ночи, друзья, завтра у нас насыщенная программа — тащил меня к выходу. Я не отводил взгляда и, должно быть, даже не шел, меня просто тащили. Я глядел в сторону Евы. Она все так же смотрела на меня. Потом я потерял ее — белое пятно юбки внизу, алая точка рта вверху — в толпе. Мы уселись в машину. Я привалился головой к боковому стеклу и понял, что мне совсем не хочется спать. Проклятие джет-лага настигало меня цыганской руганью, брошенной в спину на вокзале.

За спиной переговаривались помощницы Жан-Поля — мы ехали к кампингу высадить их, — а я пытался справиться с сердцебиением и тошнотой. Понимал ли я, что происходит? Не думаю. Мне казалось, что это резкое пробуждение заснувшего почти организма, обман тела. Что все дело в том, что кусок мяса с кровеносной, пищеварительной и les autres [13] другими ( фр. ) системами обманом перенесли с одного конца света на другой, чего по законам биологии быть не должно и не может. И что организм, полагая, что он сейчас на другом краю мира… — на берегу Гудзонова залива, где Океан играет льдинками над тушами поющих китов — просыпается с первыми лучами холодного солнца Квебека. Вот чем я объяснял свое самочувствие. Мой идиотизм простителен. Я все еще не осознавал случившегося. Как человек, укушенный змеей только что, я продолжал двигаться, но скорее по инерции. Яд уже начал действовать, и тело все прекрасно поняло. В отличие от мозга, до которого дойдет последним. Жар, сердцебиение, волнение, боль в висках, тошнота. Физическое недомогание, симптомы которого я испытал сразу, было не чем иным, как недомоганием чувств. Но я еще не понимал этого, когда мы, попрощавшись с Эльзой, и Эдит, и Анабель, и еще парочкой имен — девчонки, набившись в минивэн Жан-Поля, сидели друг у друга на руках, как кошечки, — скользнули во тьму и прибыли к дому в Кербе. Там нас ждали Катрин, вино и еще несколько друзей, помогавших организовывать фестиваль… Я обнялся с ними, извинился и поднялся в свою комнату, чтобы переодеться. Принял душ и спустился в прекрасном расположении духа. Да, это Ева взволновала меня, понял я. Прекрасная дама. Странная и удивительная. Мне хотелось петь, я мечтал о встрече с ней завтра. Боль ушла из висков, и тошнота пропала, но сердце… скорость, с которой оно колотилось, волнение, желание бросить все и немедленно, сейчас же… Ошеломленный, я выскочил на террасу, где тут же влил в себя не меньше литра сухого красного вина, ничуть не пьянея. Еще одно доказательство, пропущенное ослепленным безумцем. Но мне не хватало времени анализировать, все происходило так быстро. Монреаль, самолеты, поезда, новые дома, люди, замки. Все промелькнет, как пейзаж за окном вагона SNСF [14] Национальная компания французских железных дорог. , знал я. У меня не было времени рассуждать.

За столом, как велось в эти суматошные дни терактов, шел разговор о Европе, ее гибели и будущем. Все из-за инцидента в Ницце. Поразительно, какие тектонические сдвиги в сознании интеллектуала может произвести один сумасшедший с грузовиком, набитым взрывчаткой, с иронией подумал я. Но я хотел отвлечь себя от мыслей о Еве. Нет, я не гнал их от себя. Я сразу же сдался и не намеревался себя контролировать, в чем так преуспел в те годы, избегая романов. Я просто откладывал мысли о Еве, как дети — сладости. Я намеревался насладиться ими в одиночестве, как гурман. Я дрожал над ними, как алкоголик над последней оставшейся бутылкой спиртного. Поэтому я прислушался к разговору за столом, стоя в углу террасы, попивая вино и касаясь лицом листвы росших вровень с нами деревьев. Спустя несколько глотков вина я с удивлением понял, что человек, которого мы все слушаем, — я сам. Я разглагольствовал так, будто передо мной стояла Ева. Она передо мной и стояла — светилась на стене дома — и я любому бы перчатку бросил, скажи он мне, что речь идет не более чем об отпечатке на сетчатке… светлом пятне, которое долго еще видится в темноте. Я верил в ее присутствие там, пусть вера эта абсурдна. Августином Любви я опровергал логику. А говорил в это время что-то совсем далекое от меня.