Надежда Нелидова - Яма [сборник]

Пока Шут, вскочив, вернулся в комнату и отряхивался от снега, ругался и смеялся, Алька изо всех сил, так что стёкла чуть не полетели, захлопнула балконную дверь. Надёжный тяжёленький шпингалет сам, будто смазанный маслом, въехал в нужное гнездо. Свобода!

Свобода на высоте 10-го этажа в висящей в воздухе хлипкой жестяной коробочке балкона, под почти штормовым ветром. Он пронизывал грубую вязку Алькиного свитера, как дырки в рыбачьей сети.

Звать на помощь, как кричат в фильмах: трагически, пронзительно, звонко? Получается жалкое, сиплое: «Помоги…те-е…» Цепляясь за жиденькие железные перила, Алька с великой осторожностью выглядывает на соседний, смежный балкон. Там едва слышно за тройными рамами играет музыка, слышатся отдалённые живые, нормальные человеческие голоса, по портьерам двигаются тени.

С внутренней стороны соседского балкона выступают толстые прутья: может, хозяева держали здесь летом в контейнерах цветочные ящики. А ещё в стенке торчит крюк с обвисшей бельевой веревкой.

Под ногами узкий карнизик, в треть кирпича. Под ним — пустота, от которой поджимается живот. Сегодняшний ужин в желудке поднимается к горлу. Главное, не смотреть вниз. Не думать, что под тобой чёрная всасывающая бездна в десять этажей, опрокинутых книзу. От одной этой мысли ступни беспомощно поджимаются, скручиваются, как подмороженные листики.

Внушать себе:

— До земли — полтора метра. Всего полтора метра!

О, если бы до земли было полтора метра, Алька скакнула бы на соседний балкон как воробышек. Пальцы предательски слабнут и мякнут, как это бывает на взлётах крутых качелей. Ветер вздувает свитер пузырём на мокрой ледяной спине.

Сейчас её точно вырвет. Мама!! Чем терпеть бесконечный невыносимый ужас, легче выпустить из скрюченных пальцев раскалённое, ледяное железо и всё разом прекратить.

— Я тебе выпущу. Только попробуй! Дрянь, жирдяйка, сосиска тухлая.

Думает она это или, всхлипывая, бормочет вслух? Как в замедленном кино, Алька неуклюже спрыгнула на соседний балкон. Кружилась каруселью голова. Она в истоме присела на корточках, чтобы поскорее преодолеть, выйти из страшного, всё еще зовущего, продолжающего тянуть земного притяжения. Тарабанить в балконную дверь не пришлось: она подалась сама, театрально приподымая портьеру.

Ей показалось, она сошла с ума. Она попала в ту же самую комнату, откуда только что бежала. Разве что обстановка предстала в зеркальном, перевёрнутом отображении.

Плотная зелёная драпировка переместилась влево. Диван в форме полумесяца и кресла-раковины были симметрично развёрнуты. И живые жуткие двойники в тех самых невозмутимых позах сидели в креслах. Только к ним откуда-то прибавились две красавицы в шубках, с гладкими, рекламно свисающими до пола, бриллиантовыми переливающимися волосами. Компания с весёлым и выжидательным любопытством смотрела на Альку.

— Сюрпри-и-и-из!

Вслед за эти раздались аплодисменты, смех, восторженное топанье башмаков, звонкие шлепки по ручкам кресел и джинсовым бёдрам. Шут Гороховый, тот вообще не мог разогнуться при виде перекошенного, залитого слезами, смятого в гармошку отчаянного лица.

Откуда было знать Альке, что стену, разделяющую смежную квартиру, давно снесли, и её заменила зелёная драпировка?

Её вырвало прямо на дорогой ковёр. Брызги попали Гризли на мокасин Mario Ponti. Он вынул влажную ароматическую (клубника, апельсин) салфетку, тщательно отёр узкий носок. На пахучую лужицу накинул раскрытый глянцевый журнал, прямо в блевотину модельной мордашкой.

Растаявший снег с девчачьих ботинок успел подсохнуть. И толстая девчонка с сонным, одурелым выражением на лице была выпровожена за дверь с восклицаниями: «Прелестное дитя, откуда ты здесь взялась?» И даже снабжена на прощание пригоршней французских шоколадных конфет.

Девушки щебетали, рекламно откидывая бриллиантовые волосы. Молодые люди докуривали пряные сигареты, переговаривались, потягивались: пора в ночной клуб. Кто-то уже разбирал в прихожей пальто. Гризли, затворяя балконную дверь, вдруг засмотрелся на сказочно крутящиеся снеговые хлопья. Недавно еще хрустальное звёздное, чёрное небо опустилось, побелело, всё пришло в движение и волновалось…

Он не удержался, вышел из прокуренной комнаты — и восторженно задохнулся. С наслаждением подставлял пылающее лицо под швыряемый ветром горстями снег, с трудом удерживался на ногах под игривыми, подначивающими толчками в грудь.

Точно счастливый, сильный, молодой ветер подначивал, вызывал на равный поединок соперника — тоже сильного, свободного, молодого, с развевающимися кудрями. Оба были независимы, прекрасны, сильны, оба ни в чём не знали отказа.

Очередная в его жизни 745-я (или 1419-я, он давно сбился со счета) помеченная (как он выражался) им девушка, одна из сидевших на ручке кресел, только что с обожанием засматривала снизу вверх в его скучающее неподвижное лицо.

… Все, кто находился в комнате, давно примолкли, и испуганно и напряжённо смотрели в одном направлении: на балконную дверь, из которой постепенно, с сухим ледяным шорохом, засыпало крупкой ковёр. Все ждали, что, насладившись тревогой, смятением и страхом друзей, из балконной пустоты, из сумасшедшей чёрно-белой круговерти вот-вот шагнёт смеющийся, в снегу, с развевающимися на ветру кудрями хозяин квартиры:

— Сюрпри-из!

Но балкон был пуст. Оборвавшиеся у перил в самом центре балкона, следы мокасин хлопотливо заметал снег.

«Девы были взволнованы, как лесное озеро в грозу».

Спасибо классику, в данном случае под взволнованными девами подразумевается женское население дома престарелых. Кто, сунувшись головой в шифоньер, лихорадочно копался в лежалых затхлых стопках одежд, ещё с мирного времени (из того, домашнего мира). Кто в панике побежал покупать с пенсии в ближнем сэконд-хэнде короткие штанишки «капри» кислотных расцветок и кофточки с американскими мультяшными мордочками — при надевании они сползали под мышки и на животы.

Да что там, даже персонал подтянулся, даже одинокие врачихи в возрасте: одёрнули халаты, сделали выговор сестре-хозяйке за плохую глажку и не простиранное пятно. С хрустом развернули артрозные плечи, выпятили увядшие груди: рано списывать, ещё хоть куда. Сковырнули с опухших ног тапки, вытащили из-под кушеток пыльные туфли.

В дом престарелых поступил новый жилец. Мужчина. Потёртые голубые джинсы, под кашемировым пиджаком — жилет красивой ручной вязки. Полосатый шарф трижды обвёрнут вокруг шеи. Сам выкатил из такси великолепный клетчатый чемодан на колёсиках. Высок, худощав, крепко надушен. Уцелевшие серебряные пряди хорошо промыты и тщательно расчёсаны, ходит, опираясь на трость.