Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Тут тебя может настигнуть цепенящее желание. Весь этот пейзаж и ветер вперемешку с солнцем подсовывают тебе смуглый живот, черные спутанные пряди волос, спускающиеся на круглые плечи, гладкие икры в сапожках мягкой кожи, темные, чуть мутноватые глаза с рысьим разрезом век и прочие азиатские штучки.

А поднимешь голову, прищуришься – и опять вдали черный и белый хребет. И нужно спешить, потому что молодость невозможно описать, запечатлеть или толком вспомнить потом. Ее можно только прожить, захватывая новые отпущенные тебе пространства, называя их и примеряя к себе.

Одно из таких укромных мест было в долине ручья, обозначенного на картах как Комариный. Небольшая оградка из вросших в почву камней, куропачья травка и скромный прямоугольный камень в головах. Совсем не похоже на престижные черные курганы древних скотоводов, встречавшиеся им до этого. Кем был легший здесь, не обозначенный даже скромной надписью человек, ставший окончательно своим для этих мест? Неизвестно, но Сашок будет думать о нем с некоторой даже завистью. Прилег рядом на землю, оперся на рюкзак, не снимая его, – тут уютно.

Сашок вспомнил грязноватое, перенаселенное Востряковское кладбище, где лежал отец, бетонный забор, отгораживающий мертвых от мира.

А тут было совсем по-другому. Кто-то заботливый и понимающий выбрал место, так чтобы покойному было удобно, чтобы ветер не беспокоил, но чтобы при этом на горизонте был виден, манил к себе тот сверкающий хребет. Даже после смерти у человека должно оставаться право на хороший вид из окна.

И вот они достигли этого хребта. Под склонами раскинулось на целый день пути озеро, еще закрытое льдом. Озеро, дающее начало великой сибирской реке. На ледниковых гривках над озером – опять избушка, отсюда их и заберет вертолет.

Разом наступила весна, добравшаяся в эти места почти на месяц позже, чем в Букалу. Вешних ручьев не было, снег напрямую возгонялся в воздух, сугробы быстро расползались в стороны, а на оттаявших местах тут же распускались синие мохнатые цветы. В устье ручья озеро заблестело синевой, по которой сразу заплескали крылья.

– Ангыры, ангыры прилетели! – закричал Сашок, показывая пальцем.

Прилет птиц по весне, оказывается, очень возбуждает, так что трудно стоять на одном месте, хочется прыгать, размахивать руками или что-то в этом роде.

Сергей достал блокнот и бинокль:

– Не понял, скажи ты по-человечески.

– Я не знаю. Вон, вон поднялись.

Рыжие большие утки с белыми зеркальцами на крыльях заложили круг.

– Это огари. Красный огарь называется. Черт нерусский! – захохотал Серега.

Нет, дело не в матери, вовсе даже не в матери, как ему казалось поначалу. Непрерывную радость вообще трудно выносить не только окружающим тебя людям, но даже подчас тебе самому.

Попробуй поживи вот так несколько месяцев подряд. И станет совершенно ясно, что человек не создан для хорошей жизни. Постоянная радость изменяет химию тела, от тебя начинает приторно пахнуть.

Ты становишься чужд людям. Ты ушел в свою сказку, в свой очаровательный мир и стал никому не интересен.

Расскажи кому-нибудь о себе таком, о своей жизни подробно – люди скиснут. Они оставят тебя с твоими восторгами и пойдут на крыльцо покурить, пока история не дойдет до любовной драмы, неизлечимой болезни в расцвете юности, какого-нибудь насилия или хотя бы слезинки ребенка.

Сам посуди – ты молод, до смерти тебе вроде бы далеко, тебе не рвет сердце неразделенная любовь, ты живешь в здоровом теле и в красивом месте, которое довольно трудно представить. Еще тяжелее представить эти твои устаревшие чересседельники и навильники.

Дай им посочувствовать, не затягивай.

Или поставь себе достойную цель – найти прекрасную луноликую девушку и сразиться за нее с медведем, раскопать сокровища Кайгородова, который атаманил в этих местах, овладеть древним шаманским знанием, стать, на худой конец, директором этого заповедника.

Но Сашок не мог вырваться из своей первобытной юношеской радости. И как на беду, с ним ничего не случалось трагичного.

Он приглядывался к людям, жадно ловил отголоски реальной жизни. Его мир стал как будто чуть более настоящим, когда в Букалу повесился многодетный Торбоков, когда отстрелил себе челюсть Алеша по прозвищу Вот Такой и долго не мог завершить самоубийство, растеряв патроны. Но это были все же довольно далекие от Сашка трагедии. Это все было не с ним и не с его близкими.

Так он и продолжал бездумно и счастливо маргиналить, иногда сомневаясь в реальности собственного существования.

Абё собиралась в больницу. Она стала по-другому отвечать на привычный вопрос о здоровье. «Мало-мало хорошо» исчезло, осталось только «мало-мало плохо». Лицо совсем сморщилось под грузом намотанных платков, руки, сжимавшие отполированный временем батожок, тряслись.

Она отправила Абая в деревню. Он уехал на своем косолапом грузном мерине масти буурыл [5] Буурыл – чалый (алтайск.). , привез водку, и на следующий день собрались старики. Старух она не пригласила на свои проводы.

Сашок пришел помогать, но болтался без дела, не попадая в такт отработанным неторопливым движениям собравшихся. Они медленно выбирали овечку, медленно и упорно волокли ее за шерсть, медленно тащили из аила тазы. Абай медленно ушел на ручей и курил там: он не выносил крови.

Потихоньку встать на колено, потихоньку вытащить из ножен маленький, видимо очень острый нож, потихоньку расправить шерсть на животе овечки, а потом справиться со всем остальным потихоньку, но удивительно быстро. Сашок только успел запомнить пятна солнца на белой шерсти, сточенное, узкое лезвие стариковского ножа, а старики уже заливали кровь в отобранные кишки – в широкий тюмур, в узкий длинный мёон, в жирную вывернутую кыйму.

Уже порезан на полоски желудок и обкручиваются тонкими кишками косички тергома.

– А вы что же эти кишки не почистили? Давайте я почищу, – предлагает Сашок, он хочет быть полезным.

– Зачем чистить? Там приправа внутри. Для вкуса.

– Молодые чистят. Мы не чистим.

– Это там хорошая трава, чистая. Он по горе ходил, выбирал самую вкусную.

– Хмели-сунели знаешь? Это такой хмели-сунели.

Старики с любопытством смотрят на Сашка – будет такое кушать или нет?

Уже над казаном в аиле поднимается ароматный пар, в тазу остывает нарезанная кровяная колбаса – кан, топорщатся вареные ребра. Абё наливает из бутылки, и Абай, взяв у нее полную стопку водки, обносит всех по очереди. Возвращается к старухе и опять несет следующему. Подает правой рукой, а Абё говорит что-то каждому.

Последнему – как самому молодому – стопочка приходит Сашку.

– Она тебе спасибо говорит. Говорит – хороший парень. Этому дураку старому теперь помогай, говорит, – улыбается Сашку один старик и показывает пальцем на Абая.