Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Сашок не выдержал, сорвался и начал выписывать круги по нетронутому, спрессованному ветрами снегу, как молодая собачонка, спущенная с привязи. Бегал по слепящему солнцу, пока не задохнулся, тогда принялся раскладывать в избушке свои вещи, разводить костер и набирать в котелки снег.

Сергей с Ирой, оба биологи, окончили охотоведческий факультет в Иркутске, оба специалисты по крупным копытным. Веселые, легкие, увлеченные – что еще ждать от товарищей в походе? Сашок больше ничего и не ждал, он оказался в нужном месте с нужными людьми. Он торопился изо всех сил – столько чудес было вокруг! – вел себя как дикарь, попавший в супермаркет, – хохотал, бегал чуть не в припляску от нахлынувшего изобилия, хватался за один пейзаж, за другой и выглядел, наверное, довольно глупо. Его никто не останавливал и не осуждал.

Какие же сокровища ждали его на прилавках долины и вокруг?

Это был месяц всего с двумя-тремя пасмурными днями. На востоке вдали сверкал горный хребет, отделявший в этом месте Западную Сибирь от Восточной, на закате он становился розовым, почти красным. На западе – мешанина скал, вершин, цирков – горный массив, где происходил окот снежных баранов, которых изучали Сергей с Ирой. На севере – пологие холмы, скрывающие что-то хорошее. На юге – еще чуть-чуть, и монгольские пустыни. Посередине между востоком и западом стояла избушка на таком ровном месте, что дух захватывало. По этой поверхности можно передвигаться только бегом, все остальные способы могут свести с ума от несоответствия.

Надо всем этим надежно и устойчиво стоял твердый купол неба.

Какого цвета было это небо? Синего, бирюзового, цвета морской волны или выцветшего голубенького ситца? По-разному – утром одно, днем другое, над черными пиками светлее, над снежными гуще. Но как объединить все эти цвета в один – изменчивый и праздничный, царственный и далекий?

Кёк, конечно кёк! Даже если это неправильно. Надо будет у Альберта уточнить. Но Сашку важно было назвать прямо сейчас, подобрать точные слова для богатства, свалившегося под ноги. Иначе какой он хозяин всему этому?

Ему досталась такая большая страна, что жизни не хватит, чтобы вступить во владение ею. Одно Букалинское лесничество чего стоит – от тех скал, где ягнятся снежные бараны, до далекого хребта, становящегося красным по вечерам, да еще минут сорок лёта отсюда и до деревни, где живет Альберт.

Итак, кёк тенгри, небо цвета кёк. Добавь чуть-чуть влажности в сухой, невесомый воздух, пусти возле избушки босоногую теплую речку с усатыми пескарями и церковью на взгорке или поставь на горизонте какую-нибудь пальму, все пойдет кувырком и название, возможно, придется менять.

Они ходили в маршруты каждый день, Сашок насыщался и не мог наесться. Следы бёру – волка и теекен – росомахи по всей долине, а вон и она сама, неторопливо, как будто перекатываясь, чешет по тому берегу. Удаляясь, прыгают, как мячики, элик – косули, сверкая белыми подхвостьями – «зеркалами». Под оголившимися каменистыми склонами, где выдуло ветром и выбило солнцем снег, уже поднимают головы осторожные жирные сурки-тарбаганы, и, если затаиться за камнем, скоро можно видеть весь их город. Альберт говорит, тарбаганы ведут войны между своими городами и пленные у них заготавливают сено. А еще они хоронят своих умерших в землю.

Дикие животные, которые уходят и не вернутся. Ты смотришь на них, называешь их имена и радостно ощущаешь себя человеком.

Ребята ставят на треногу большую подзорную трубу и достают блокноты. Сашок тоже заглядывает в окуляр. По отвесным стенкам каменных цирков перескакивают тюнма – горные козы, или буны, замирают на крохотных, невидимых глазу уступчиках и глядят в твою сторону, повернув головы. А сверху на них строго взирает владетель гарема – огромный, бородатый, как дядя Сэм, пестрый ала-теке, лежа на камне и пережевывая свою жвачку, словно американский солдат в фильмах.

Ира с Сергеем знают о бунах гораздо больше Сашка. Они знают их рацион в течение года, ареал обитания, привычки, зимние и летние пастбища и много разного другого. Но они не знают, что если тебя укусил энцефалитный клещ, то нужно приложить к месту укуса свежую селезенку этого самого сибирского горного козла (Capra sibirica) и примотать свежими кишками того же животного. Сашок после полугода жизни в Букалу уже знает об этом и рассказывает ребятам. Те смотрят на него со скептическими улыбками и дают понять, что эта информация не только сомнительна, но и практически бесполезна, поэтому не стоит того, чтобы держать ее в голове. Это даже нельзя назвать древней народной мудростью, ибо первые очаги клещевого энцефалита появились в заповеднике только в двадцатом веке. Но Сашку тем жальче этого бесполезного знания – действительно нескладного какого-то и совершенно неприменимого. Да и не знание это, конечно, а просто попытка удержать исчезающую связь между этими самыми бунами и человеком. Раньше связь была – погляди на наскальные рисунки древних людей, а теперь – кому они нужны, эти буны, кроме Иры с Сергеем?

Между камнями валяются остатки добычи волка или, может, барса – костяк с черепом и тяжеленными рогами архара, похожими на рога бога Амона. Нет, наоборот, это у Амона рога были похожими на архарьи. А у ископаемых ракушек-аммонитов похожие на рога Амона раковины. Нужно всё расставить по порядку.

Сашок зовет Сергея, и они обмеряют найденный скелет рулеткой, Сергей записывает результаты в блокнот.

Один раз они полдня шли по свежим следам снежного барса – кошки с двумя котятами, пока не началась пурга и не замела отпечатки. Потом ночевали на перевале, где дул пронизывающий ветер, потом брели по ровной щебнистой гряде, разделяющей видимый мир на две половины – ту, что лежит слева, и ту, что лежит справа.

Стали подрезать крутой склон, выбивая каблуками в слежавшемся снегу опору для ног. Сашок поскользнулся и поехал на заду вниз. Его затормозили торчащие из снега острые камни, разодрав в кровь всю сиделку. Он был счастлив: этот прекрасный мир был очень хрупок и целиком зависел от его, Сашкиного, присутствия в нем. Не попадись под зад спасительные камни, Сашок бы скоро оказался далеко внизу, на скалах, и мир бы бесследно исчез.

Потом тащили рюкзаки на другую избушку, пробивая дорогу в глубоком снегу. Ира нацепила на лицо тряпочку с прорезями для глаз: ее кожа не выдерживала горного солнца, обгорала и лупилась.

Избушка стояла в чудесном лесу. Целый лес – полсотни толстущих лиственниц высотой в два-три человеческих роста, похожих на морковки тонкими концами в небо. Такие деревья рисуют дети и сумасшедшие художники.

В этих открытых для взгляда, но трудных для жизни местах было так легко спрятаться, найти себе уютное, закрытое от ветра место, где солнце печет как из пушки, где, присев, спустившись с высоты своего роста на уровень камней и трав, оказываешься в детском мире мелких предметов и маленького, домашнего кругозора. Вот в шаге от тебя трясется под ветром мелкая травка, а тут – тишина, медленные лишайники на спине камня, разноцветные песчинки, запах нагретой резины от сапог, щеточки каких-то растений, куропачий сухой помет, крохотная белая косточка от неизвестного зверька и ощущение подступающей весны.