Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Ну а потом ты просыпаешься, оттого что на ветке прямо над тобой орет истошным голосом кедровка, оттого что солнце немыслимо блестит на мокрой траве, на деревьях и оттого что бодро и чуть холодно. А под тобой теплая и мягкая хвоя толстым слоем.

И ты счастлив.

Отсюда через невысокую гряду можно спуститься к той реке, где гоняли чочко, только гораздо ниже по течению, и за полдня дойти до дома. Издали увидеть Башту – голову спящего богатыря, вокруг которой водят хоровод другие горки и вершинки, играя в свои семирадостные игры.

Можно зайти на стоянку к Шуре и Лильке и поболтать.

Шура постарше и посерьезней, она всегда ведет разговор. Сначала хмурится, делает вид, что они, молодые пастухи, скотоводы, заняты, просто завалены работой по горло, в отличие от бездельников-лесников. Ну на самом деле так и есть, Сашок вовсе не против, но и у него куча забот – он собирает по кирпичикам свой огромный мир, а время не терпит: впереди целая бессмертная жизнь, и нужно спешить изо всех сил.

Долго Шура хмуриться не может.

– Ну, маралов много убил на охоте, охотник?

– Нени де атпагам, нени де кёрбогом [10] Никого не видел, никого не стрелял ( алтайск. ). . Ноги убил только.

Шура начинает хохотать.

– Твое ружье хоть стреляет, нет? Смотри, по-нашему разговаривает! Ладно, на нас не обижайся. Мы знаем, ты хороший парень. Плохого не скажем. – Наливает чай. – Вон, Лилька говорит, ты первый русский, которого она отличать научилась. Вы же все похожие, все на одно лицо.

Лилька закрывает лицо отворотом куртки, наверное там, за отворотом, смеется – видны одни веселые глаза. Сашок тоже хохочет. А внутри хорошо: он обрел свое неповторимое лицо в глазах девушки. Такого ему еще не говорили.

Вот, хорошая эта Лилька, думает Сашок вечером перед сном, заложив пальцем сборник французских поэтов в современных переводах. Палец лежит между страничек со стихами Малларме. Эту книжку он нашел в избушке Мыйорык и притащил домой.

Симпатичная такая Лилька, молоденькая, веселая. Но у него не получается представить ее, например, на высоких каблуках, со взглядом, похожим «на статуй взгляд далекий».

Или вот голос – он должен таить, «торжественный, в себе смысл изначальный слов утраченных, глубокий». А Сашок даже не слышал ни разу Лилькиного голоса, за нее всегда Шура говорит.

Город избаловал его легко бегущими по асфальту девушками, каблучки которых стучатся в сердце, а легкие платьишки колеблются самым неимоверным образом – будешь сто лет смотреть и не насмотришься. Тщательно продуманные завитки волос на висках, стрелки на глазах, изящные ноготки – все эти необходимые мелочи остались в городе.

Марат не признавал права Сашка на весь этот чудесный мир. Он сам приехал сюда всего пять лет назад и еще не полностью присвоил всю эту территорию.

Или просто их миры не уживались друг с другом. Тут уж ничего не поделаешь, обычное дело. Да и Марата можно понять – тяжело смотреть на бестолковое существование здоровых и с виду взрослых парней, которые передвигаются по жизни вприпрыжку, с глупой улыбкой и, главное, безо всякой цели. Мало что умеют, постоянно теряют вещи, гуляют по лесам, нюхают цветы, не знают, чего хотят от жизни, но при этом почему-то участвуют в референдумах, могут делать детей и считают себя взрослыми. Они защищены от настоящей жизни родителями, слишком долгим детством и квартирами в крупных городах.

И в середине августа он пошел выгонять Сашка на работу. Пришлось идти выгонять, поскольку Сашок неожиданно для самого себя устроил забастовку.

Марата аж передергивало от отвращения. Это не забастовка, а детская обида, способная только маму напугать. Но шел выгонять с некоторым удовольствием: проблема наконец как-то разрешалась. Мальчик, пожалуй, сам себя загнал в ситуацию, выход из которой был один – увольнение Сашка.

Марат открыл дверь, остановился в проеме.

– Через минуту жду в конторе, – предложил он по-хорошему.

– Не пойду я, сказал же, – ответил Сашок тоже по-хорошему. Остался сидеть у себя в кухне, курить. – Я на твоих личных коз и коров косить не буду.

– По-хорошему не хочешь, выведу работать по-плохому.

– Зайдешь в дом, получишь… – Сашок поискал глазами. – Вот этой скалкой получишь.

– Попробуй, – предложил Марат, переступил порог.

Потасовка была довольно постыдной для обеих сторон.

– Зачем ты напал на Марата? – спросил потом Витя.

– Как я мог напасть на него у себя же дома? – не очень ясно отвечал Сашок.

И Витя не проявил особого понимания. Просто они втроем уже не умещались на маленьком кордоне. Толкались, мешали друг другу. Не могли поделить этот неровный горизонт, поросшие лесом северные склоны гор, открытые южные, весь этот простор с размытыми очертаниями далеких гольцов. Витя сам предчувствовал свой скорый отъезд.

Сашка объявили уволенным, квартиру нужно было освободить, поэтому пришлось переехать в деревню, попроситься на несколько дней к Альберту. До вертолета.

В первый день он прогулялся с соседскими ребятишками вниз, к реке, и дети показали ему возле пещер выточенные водой игрушки алмысов – глиняные фигурки, некоторые из них отдаленно напоминали зверей или людей. Домой эти фигурки забирать с собой нельзя, сказали дети, и вообще сюда лучше не ходить.

Не ходить так не ходить. Они побрели обратно.

Потом бродил по деревне, болтал с мужиками и рассказывал всем, что будет устраиваться на другой кордон. Все одобрительно кивали. Но было как-то скучно, шевелиться неохота. Наверное, Сашок просто немного загрустил, прощаясь со всем тем, что успел присвоить за этот год, разведать, осмотреть и ощупать.

Начался дождь, и они долго сумерничали с Альбертом в аиле, наблюдали, как Валя жарит лепешки.

Потом набросили плащи и пошли вместе отвести за ручей коня на ночь.

Альберт надел рыжему на три ноги плетеный из кожи тужак и хлопнул по крупу.

Они стояли и смотрели, как конь ест. Он перескакивал спутанными ногами пару шагов и снова хрустко срывал зубами траву. По склонам поднимались обрывки тумана, вершины на той стороне долины были в облаках, спина лошади потемнела от дождя.

– Я целый день могу смотреть, как лошади едят. Так приятно, – сказал Альберт. – Когда мелкий скот кушает или корова, нет такого удовольствия.

Они долго стояли.

– Завтра, я думаю, дождь тоже будет лить, не пройдет. Наверное, кто-то из стариков умер, кто много по тайге ездил, воду со снежников пил. Так говорят.

На следующий день Сашок с утра поднялся на вертолетную площадку спросить Антона, будут ли места до города. Антон сказал, что будут, наверное.

Они стояли втроем под мелким дождиком возле домика аэропорта – Сашок, Чалчиков Антон и подошедший поболтать Кермалтанов Коля.