Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

– Как этот называется по-русски, каким ты Марата бил?

– Скалка.

Коля с удовольствием рассмеялся. А Сашок совсем загрустил: он уедет, и все, что от него останется, – это смутное воспоминание, что какой-то парень ударил лесничего каким-то женским предметом кухонной утвари.

Если его оставят в заповеднике, то все хорошо. А если уволят окончательно или если на других кордонах или на озере не будет сейчас свободных мест?

Подъехал Чалчиков Костя. Теперь они вчетвером. Костя сидит на лошади, смотрит сверху вниз на Сашка. Крепкий, сумрачный, с чуть свернутым набок носом. Его стоянка на полпути между кордоном и деревней.

– Тебя Марат правильно выгнал. – Костя говорит не спеша, ждет, что Сашок ответит. Интересно же, что ответит.

Мужики тоже с интересом смотрят на Сашка, ждут.

– Зачем нужны бездельники? Я бы выгнал тоже. – Костя нагнетает ситуацию.

У Кости здорово получается – гордая расслабленная осанка, сильная челюсть, грубые руки, взгляд уверенный. И уверенно говорит неприятные вещи. Но Сашка этим не проймешь, он уже очнулся, сбросил свою вялость и с восторгом уставился Косте в глаза.

Он так рад, что вовремя подъехал Чалчиков Костя и одним своим появлением подал Сашку замечательную идею. Вообще, если хорошенько задуматься, то весь этот чудесный мир устроен так, чтобы Сашок в нем счастливо жил и развивался. Поэтому Сашок смотрит на Костю, улыбается и говорит:

– Слушай, Кость, а чей там старый аил стоит за твоей стоянкой выше по реке?

– Ничей. Никому не нужный стоит. Раньше скот пасли.

– А если я его ненадолго займу – ничего?

– Ничего. – Костя утратил свою надменность и пытается сориентироваться в ситуации.

– Классно! Спасибо! Это чудесно!

Мужики смотрят.

– Зачем тебе старый аил? – спрашивает Антон.

– Если из заповедника совсем уволят, я буду там осенью жить и белковать. – Сашок уже бежит к Альберту обсуждать вопросы совместной белковки осенью. Он будет жить в настоящем аиле, готовить еду на огне, смотреть перед сном на звезды, проглядывающие в отверстии дымника – тунюке.

Еще нужно сделать столько дел – наведаться в этот аил, может, подлатать крышу. Составить список необходимых вещей, покупок, наготовить дров на осень, достать тюркан – меховое одеяло, чтобы нежиться в морозные ночи в тепле. Наступит самое веселое в году время – бодрое первозимье с немыслимо ярким снегом под ярким небом и с непроглядными снегопадами, а он будет проводить все дни в тайге, выслушивая царапанье беличьих коготков по стволам деревьев, высматривая малейшее движение в кронах. Без собаки его добыча будет очень скромна, ну и что же? Если белки в этот год будет много, то он окупит продукты и патроны. Главное – есть план.

Он будет часто ночевать в лесу один, у огня: короткого осеннего дня будет не хватать на дорогу обратно. Или иногда будет в темноте выходить к костру своего друга, Жулик будет узнавать его и сдержанно приветствовать едва заметным движением хвоста. Альберт будет рассказывать легенды о местных богатырях, известные ему с детства, и истории о животных, птицах и чертях-кормосах, которые случались в действительности или придумываются сами собой из головы.

Сашок нисколько не сомневается, что у него здорово получится белковать.

Бегом спускается с вертолетки к ручью, к дому Альберта. Костя мрачно провожает его взглядом – ничего, даже откровенное презрение не действует на летучего муравья. Взросление некоторых городских мальчиков затянуто, и на все это тяжело смотреть со стороны нормальным, не слишком толерантным людям.

Альберт вот, например, очень толерантный человек. Он спокойно смотрит весь этот день на суету Сашка, отвечает на бесчисленные вопросы, правда несколько уклончиво, но Сашок этого даже не замечает. Альберт не уговаривает и не отговаривает. В самые напряженные моменты, когда Сашок придумывает таскать на себе сухие деревья к своему старому аилу или когда просит коня на всю осень, чтобы белковать верхом, Альберт улыбается и говорит: «Чай пей», как будто ждет известия, которое внесет коррективы в яркие Сашкины планы. Известие пробирается по горным тропам в Букалу медленно и не торопясь. Телефонная связь в поселковой конторе действует раз в несколько дней: линия тянется на сто километров до районного поселка, ветер дует, деревья умирают и падают на проволоку, проволока рвется, а верховые телефонисты, которые должны чинить линию, живут в своем размеренном ритме.

Но на третий день известие все же приходит. Маша Чалчикова, букалинский фельдшер, проходя мимо Сашка, нетерпеливо грызущего соломинку, сообщает, что в Москве свергнута власть и на улицах танки.

Сашок по привычке радостно хохочет, он уже научился правильно реагировать на рассказы букалинцев. Маша в ответ тоже начинает улыбаться.

– Кто же теперь у власти? – спрашивает он Машу.

– Минаев, что ли, у власти.

Перед мысленным взором Сашка встает кудрявый человечек с микрофоном, танцующий в телевизоре. У него еще песня была «Мини-макси».

– Это который Сергей Минаев, певец?

– Да я откуда знаю, что у вас там в Москве? Может, другой человек.

К вечеру, когда на два часа дают свет и начинают работать телевизоры, вопрос с певцом Минаевым не проясняется, но все же становится ясно, что танки в Москве действительно могут стоять на улицах.

Москва, которая жалкой съежившейся точкой весь этот год сидела за горизонтом в той стороне, где заходит солнце, увеличилась в размерах, напомнила о себе.

Как-то недобро напомнила, зацепила что-то важное, Сашок теперь чувствует вину. Ему было слишком хорошо весь этот год, он полюбил тут много чего и чувствовал себя неприлично счастливым.

Что вот теперь – обживать новый дом на новом кордоне, осваиваться в новой тайге, эгоистично расширять и дальше свой праздничный мир, радоваться дальше, пока мама пробирается между танками, чтобы ехать на метро до «Юго-Западной», а потом на автобусе до кладбища. Одинокая, с сумкой, где завернуты в пакет маленькая лопатка и тяпочка или банка с краской-серебрянкой и кисточка.

Может, сгонять проведать? Но ведь мы прекрасно знаем, что все эти танки – это просто замануха в старый, маленький мир, где все чужое. Где ты будешь спасать свою одинокую маму или разваливающуюся страну, где ты связан по рукам и ногам.

И на четвертый день Альберт поднимается на вертолетную площадку проводить Сашка, несет сумку с продуктами, которую они собрали ему на дорогу.

– Как там решится с заповедником, я сразу телеграмму тебе дам. Если что – сгоняю в Москву по-быстрому и к белковке – сюда.

Альберт кивает и молча продолжает подъем. Когда Сашкины слова полностью растворяются в стрекоте саранчи, когда за вершиной склона уже показывается избушка аэропорта, он говорит: