Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Всю осень опять провели в лесу среди разноцветных склонов. Заготавливали по избушкам дрова, чистили тропы, завозили на зиму продукты. С удовольствием мечтали по вечерам о рабочих зверовых собаках, прекрасных лошадях, о финских костюмах защитной раскраски, хорошем оружии. Никого не беспокоило отсутствие в жизни всех этих вещей, не бесило, не унижало, просто мечтать по вечерам – довольно приятное занятие.

По ночам им иногда снились родные города.

По снегу забили бычков. Возились с ними два дня подряд, потом отмылись в бане, сошлись, розовые, ясные, у Володи и сели за стол. Сытно парило вареное мясо. Татьяна вынесла два торта с разноцветными розочками, крем был подкрашен зеленкой и йодом. Володя заново протер, расставил на чистую белую скатерть стопки и водрузил две бутылочки одеколона «Цитрон».

– Извините, парни, ничего другого нет.

Пригубили по стопочке, второй фанфурик не стали открывать.

Мясо обменяли на солярку. Целую неделю на пяти конях возили на пастушью стоянку в Улаан-Бажи мороженые ноги и ребра, а в обратный путь навьючивали на седла полные канистры. Двадцать пять километров туда, двадцать пять обратно.

Перевезли и стали азартно делать себе ножи, благо солярка теперь была и можно было по вечерам гонять свет, запуская старенький дизель-генератор.

Поторапливаешь опускающиеся сумерки, чтобы бежать в дизельную с ведром кипятка. Там уже все собрались и топят буржуйку, заливают горячую воду в радиатор, ищут заводную ручку пускача, ищут подходящую проволочку, мастерят факел из этой проволочки, на которую наматывается тряпка, пропитанная отработанным машинным маслом.

Все трое мужчин кордона Аспак здесь, и Мишка крутится тут же, куда без него. Они курят, крутят ручку, думают, спорят, опять крутят. Командуют Мишке поджигать факел, суют его в трубку коллектора, тушат факел, поскольку от него никакого толку все равно нет. Проволочку не глядя бросают куда-нибудь в угол, чтобы завтра снова ее искать.

Посылают Мишку домой за эфиром, который стоит у Володи в биндюжке. Заливают эфир в трубку коллектора, крутят ручку, пускач вдруг заводится, потом начинает тарахтеть сам дизель, пространство освещается светом электрической лампочки, все довольны.

Пару-тройку часов каждый день, пока работал дизель, по очереди вытачивали на точиле ножи. Делали наборные рукоятки из бересты и седельной кожи, склепывали кожаные или вырезали деревянные ножны. Очень захотелось иметь большие тяжелые ножи для зимних походов, и терпеть было невозможно.

Как раньше они могли ходить на лыжах без таких ножей и не хотеть их? – даже трудно было себе представить.

Чаще всего ходили по замерзшим руслам рек, вдоль которых стояли избушки. Иногда поднимались в гольцы, и тогда в открытых бескрайних пространствах казалось, что шевелишь лыжами на одном месте. Иногда шли по лесу, вверх-вниз, вверх-вниз, карабкались по склонам, скатывались с горок, лавируя между деревьями, падали, рюкзак вдавливал в снег, приклад ружья стукал по голове. Выбирались из снега, отряхивались, смущенно матерились.

Но в основном ходили по рекам. И вот, когда тянули лыжню по этим белым извилистым дорогам, иногда приходилось обходить незамерзшие участки. То сильное течение никак не даст схватиться льду, то с борта долинки сойдет снежная лавина и река от удара вздрогнет, выметывая лед на берега. Продираешься вдоль берега по камням, по густым кустам, покрытым изморозью, под которыми птицы накрошили рябиновых ягод, и хочется иметь большой тяжелый нож, чтобы прочищать, прорубать себе дорогу в зарослях.

Такие тяжелые и выточили, успокоились с этими ножами на время. Володя свой нож вскоре сломал, а Митя подарил на память одному мужику в Букалу.

После ножей неожиданно захотели добыть лису, каждый из них захотел. Ничего другого в жизни не нужно, только лису. Они всегда дразнились, эти кумушки, настегивая тропки по долине, успевая везде побывать и исчезая незамеченными, но сейчас все остальное просто отступило, начался какой-то гон за лисами.

Бродили целыми днями вокруг с ружьями, распутывали цепочки следов, сидели на приваде, ставили капканы, выварив их в золе. Лисы навязчиво снились, но не попадались.

Володя Двоеруков как самый старший, как начальник на кордоне несколько стеснялся этого приступа желания. Старался улизнуть потихоньку, чтобы никто не видел, как он тащит в лес огромную клетку с истошно орущим гусем. Но как тут улизнешь потихоньку, если каждый хочет добыть лису первым?

Гусь провисел на дереве в клетке два дня на дальнем покосе, и все на кордоне слушали его крики. Под деревом был хитро установлен капкан, в который наконец угодила Володина собака.

У Мити не было живых гусей, и он унес под гору мертвую бычью голову, коровьи кишки и гнилую шкуру. Ставил и по два раза на дню суетливо переставлял капканы, физически мучился от ожидания, плохо спал, появлялся на приваде неожиданно посреди ночи, пытаясь угадать лису среди лунных теней, дремотно мерз под деревом, накрывшись спальниками и положив на колени ружье.

Поляна постепенно оказалась полностью истоптанной звериными и человеческими следами. Вокруг бычьей головы с торчащими вверх рогами валялись окурки и лисьи экскременты. Местный пастух Саргай Иванович остановил лошадь и изумленно глядел на поляну.

– Что тут произошло?

Митя поднялся с колен и, стоя рядом с мертвой головой, держа в руке лопатку для установки капканов, объяснил. К бычьим рогам были привязаны проволочные петли, напоминающие антенны, отчего голова приняла инопланетный вид.

Саргай Иванович слушал. Он много повидал, он даже работал главным агрономом здешнего совхоза-миллионера при самом Арсентии Санаа, вырастил красивых, мощных сыновей и был хорошим охотником. Он мог дать умный совет.

– Что мне с ней делать, с этой лисой? – спросил Митя.

Саргай Иванович еще раз обвел поляну взглядом, наклонился к Мите, опершись о луку седла:

– Может быть, просто убить ее?

Лису через две недели убил Мишка. Выследил сверху, со склона, и застрелил.

И они успокоились насчет лис на время.

Прошел Новый год, снег слегка слежался, и они опять стали много ходить. Поднимались в тайгу из своей долинки, зажатой горами. После крутого подъема им встречалась первая табличка, прибитая к дереву, и они вступали в свой заповедник, пропадали, растворялись в заснеженном лесу, любопытные и подвижные, как местные животные. Им было хорошо и спокойно на охраняемой территории.

Спускались на кордон пропахшие дымом, кислым потом, отмывались, отдыхали несколько дней и уходили снова на неделю или две.

В тайге по вечерам лежали в теплом уюте избушек и не торопясь, тщательно, с удовольствием спорили.