Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Затвор закрывается, скользит обратно по направлению к стволу, загоняя патрон в патронник, запирая его там наглухо с помощью пары надежных боевых упоров. И даже не жалко каждый раз удивиться, порадоваться тому, как плотно сидит там этот патрон, как он окуклился там, как уютно зажат, охвачен со всех сторон, кроме той, в которую смотрит остроконечная пуля, – сверкающего тоннеля с правосторонней или левосторонней, как у английского «Ли-Энфилда», нарезкой.

И вот все эти замечательные материалы соединены в нечто заряженное, удлиненное, стройное, в такую указку, волшебную палочку, которая плотно прилегает к плечу, одна рука охватывает шейку приклада, другая ложится под цевье. Уверенная тяжесть и длина не дают мушке заполошно трястись и плясать перед глазами. Мушка медленно покачивается, дальняя цель размыта расстоянием, плотностью воздуха, несовершенством глаза.

Мушка плавает, а палец уже начал тянуть спусковой крючок. Как же все медленно! Твое тело, пахнущее луком и потом, стало нездешним, оно прилипло к винтовке, нанизалось на невидимую ось, как кусок баранины на шампур. Уже тихонько выдохнул. Взгляд такой напряженный, что им можно тыкать, как палочкой в шмелиное гнездо для забавы. Такой пристальный, что цель на том конце оси неосознанно остановится и повернет к тебе голову.

А палец все тянет и тянет спуск. Потяжка – самая потрясающая штука во всей этой винтовочной стрельбе. Кто только ее придумал? Ты тянешь и не знаешь, в какой момент произойдет выстрел, пружина внутри тебя закручивается, сжимается, ты уже готов сам сорваться и отправиться к своей цели со скоростью, в два раза превышающей скорость звука, совершая три тысячи оборотов в секунду.

И если пружина закрутилась достаточно туго, то ты иногда и не слышишь своего выстрела, ты даже не заметишь, как приклад толкнет тебя в плечо. Выстрел происходит по-другому – «Лепажа стынущие грани пустеют…» Да, это ощущение именно так и можно описать: и ты, и ствол твоей винтовки – вы оба стынете и пустеете.

Ты увлекся и пропустил кучу чудесных вещей, до которых тебе нет в этот миг никакого дела. Это потом, вечерком в избушке, можно неторопливо и с удовольствием подумать о том, как, сорвавшись с шептала, ударник под воздействием распрямляющейся пружины разбил бойком капсюль патрона. Как произошла вспышка, воспламенившая пороховой заряд, как давление пороховых газов раздуло изнутри гильзу, припечатав ее к стенкам патронника и зеркалу затвора, как давление раздуло бы и сам ствол или вышибло к черту затвор в лицо стрелка, раздробив ему лицевые кости и изуродовав на всю жизнь, если бы пуля наконец не стронулась со своего места, переборов инерцию, и не начала путь по сверкающему каналу ствола.

Пуля – мягкая, тяжелая – обтянута рубашкой. Да какой рубашкой, пусть будет чулком – фетишизм так фетишизм. Длинная, стройная, веретенообразная, она затянута в красноватый чулок из медного сплава или в сияющий мельхиор. Форма современной винтовочной пули почему-то называется «оживальной» – это довольно забавно.

И вот эта пуля в самом начале пути, чуть разбухшая, раздавшаяся вширь от страшного давления пороховых газов, входит в нарези, впечатывается в них боками и трется изнутри о ствол. Нарези закручивают ее так, что когда она покидает грязный, запорошенный продуктами сгорания тоннель, то вращается с неимоверной скоростью. Так и летит, вращаясь, по направлению к цели, которую стрелок уже потерял из виду.

Отдача дернула ствол вверх, прицел сбился, но пуля движется по невидимым рельсам, острый носик (если смотреть на нее со стороны) хищно подрагивает, совершая небольшие круговые движения, хвостик, чуть зауженный, тоже подрагивает, и только брюшко, налитое мягким сытным свинцом, кажется неподвижным в полете.

Лететь тяжело – приходится раздвигать густой воздух, и если она, непотревоженная, пролетает рядом, то можно слышать хлопок – раздвинутый в стороны воздух бьет по ушам, как мухобойка.

На нее действует сила притяжения, сила трения, сила Кориолиса, снег, ветер и дождь. На нее действует все, что только окружает ее. Но ее цель – не преодоление силы притяжения или создание воздушной волны вокруг себя. Ее цель – мягкий, теплый пластилин в конце полета. Она вшлепывается в этот мягкий пластилин с характерным звуком, в котором смешались движения пластилина, воздуха и мягкого металла.

Туп.

И пуля начинает отдавать свою энергию. Плохие пули жадничают, сохраняют форму и вылетают невредимыми с другой стороны пластилина. А хорошие, добрые пули теряют форму, их носик сплющивается, разворачивается, пуля принимает грибообразную форму.

Если вдруг в пластилине ни с того ни с сего обнаруживаются такие твердые вещи, как, например, хрящи и кости, они помогают пуле остановиться и участвуют в деформации и пули, и окружающего пластилина.

А стрелок остался где-то там, далеко позади. Он вновь отводит затвор, стреляная гильза выщелкивается и падает на землю, пустая и бесполезная, как панцирь личинки, из которой вылупилась стрекоза.

Ствол грязен, и продукты горения начинают разъедать светлую сталь, еще чуть теплую, оттого что пуля терлась об нее своими боками. И лучше сразу достать мышку – шнурок с грузиком на одном конце и промасленной тряпочкой на другом – и продернуть ствол, а вернувшись к костру или в избушку, почистить оружие хорошенько.

В феврале опять приперло забраться в дальние нехоженые места. Захотелось дойти до озера Кызыл-Кочко, окруженного красноватыми осыпями. Вода из этого озера вытекает скрытно – между камнями, под лесными завалами, и лишь через несколько километров речка Кызыл-Кочко выныривает на поверхность – живая, не схваченная льдом даже в самые морозы.

Два дня спокойной ходьбы по набитой лыжне, по реке до второй избушки, а потом – вверх и вниз по северным склонам долины, где еще никогда не был. Но все же больше вверх, опять в сторону острозубого хребта. Внизу черное русло Кызыл-Кочко, впереди снег, уминаемый лыжами.

Северный склон густо зарос лесом. Тут везде так. На южных склонах, подставивших себя солнцу, – поляны, светлые лиственницы, прозрачные осинники, чистые сосняки. На тенистых сиверах [12] Сивер – северный склон горы. , где нога тонет в глубоком мху, черные ельники.

Целый день в белом снегу. Целый день перед глазами толстые стволы елок, кончики лыж, вылезающих из снега и опять пропадающих в нем. Лыжи подбиты камусом. Вперед по шерстке идут, обратно – нет. Волос короткий, жесткий.

Лыжи светлые, легкие, осиновые. Можно и черемуховые, можно еловые – кому как нравится. Осиновые – самые легкие, так что пусть будут осиновые. И вот целый день перед глазами светлые кончики лыж, отороченные рыжим волосом.