Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Ничего, скоро закончится веселящий газ этой сумасшедшей эпохи, мы перегорим и будем спокойнее. Мы что-нибудь придумаем – какую-нибудь хорошую защиту себе. Привыкнем сдерживаться, бросим пить, поверим в Бога, выучим детей, сами выучимся жить, прицепимся к какому-нибудь паровозику и потихоньку поедем по жизни.

А пока мы беззаботно барахтаемся в чистом снегу, трем на перекурах побелевшие щеки и нос варежками, мечтаем о красивых ружьях, счастливо и безопасно проживаем свои желания в самом подходящем месте – на удаленном кордоне под защитой доброго, тихого заповедника.

В начале весны Митя съездил в родной город в отпуск и вернулся с длинной, изящной и совершенно устаревшей русской винтовкой системы Мосина образца 1891/1930 года под патрон 7,62×54R, в просторечье называемой трехлинейкой. В охотничьем магазине она была самой дешевой и самой красивой.

Обмыли, пристреляли, обсудили.

«Сталь всегда холодна и жаждет кровью согреться». Винтовка сама взлетела к плечу, когда на дальних полянах показался кабан, каждое лето перепахивающий покосы. Указала точно в шею зверя, и не было слышно выстрела, не был заметен толчок отдачи в плечо, просто опустели стынущие грани, винтовка точно понесла, и секач опрокинулся на бок.

Это оружие отлично подходило для того, чтобы захватывать себе новые пространства. Подниматься в верховья Баян-суу или любые другие нехоженые верховья и стоять в обнимку с теплым деревом и холодной сталью на продуваемых перевальчиках, обозревая бесконечные безлюдные пространства. Лесникам выдавали короткие мосинские карабины, в сейфе стояли их личные дробовики и отличная спортивная мелкашка ТОЗ-8, за толщину ствола прозванная ломом, валялся даже старенький наган. Но разве они сравнятся с этой винтовкой? На них даже не сложишь в задумчивости руки, оперев приклад в землю и уставив глаза в горизонт.

Верховья ждали, но Мишка рос себе и рос и дорос до того, что Татьяна замучилась с ним сидеть и разбираться в школьных учебниках. Со следующего года начинала учебу и Мишкина сестренка. И Володя с Татьяной решили перебираться на озеро, поближе к школе.

Митя тоже поехал с ними: они с Володей сходились в тайге, привыкли вместе топтать лыжню.

Их новый кордон был на озере, сюда заходили катера, и они насмотрелись за лето на свежих людей. Они видели редких в наши дни хиппи, которых потянуло к заповедным берегам, семейную фолк-группу с варганами, рожками и ложками, пожилую немецкую пару в белых майках с надписью Erdinger , отдыхающих милиционеров и неутомимых фотографов живой природы.

Молодой человек из Питера, занимающийся художественной ковкой, мог бы играть в кино кузнецов со своими огромными железными руками, курчавой бородой и шапкой волос, схваченных шнурком. Его жена была балериной, и каждый видел, что она настоящая балерина: так невесомо она прохаживалась по берегу, так наклоняла маленькую головку, разглядывая прибрежный мусор и камни. Мусор и камни сразу преображались.

Кузнец чаще всего в сладкой полудреме сидел у воды, глядел на воду, а его жена опасливо и недалеко отходила от него, изучая окружающие мелочи. Все ее тело точно показывало, на какой именно камешек, берестяной поплавок от сети или выбеленный водой и солнцем еловый корешок она глядит. Как будто ее взгляд был не взглядом, а жестом.

Насмотревшись, она спешила обратно к нему, и он загребал ее своими клешнями, выслушивал впечатления, усадив на колено и удерживая. Затем она отваживалась на новую экспедицию.

Пожилая уфологиня из Барнаула, полная, рыхлая, с горящими глазами, настойчиво расспрашивала лесников о загадочном и непостижимом, с которым они могли столкнуться на обходах. Жадно глядела на далекие, недоступные для нее суровые вершины, где гнездилась тайна, где летали шаманы и стояли лучистые столбы, связывающие Землю с космосом.

– Честно говоря, ничего такого не видел, – отвечал Митя, отпарывая не на место пришитый только что кусок кожи. Он доделывал себе новые седельные сумки.

– Мне тоже не доводилось, – сказал Володя, туша пальцами бычок.

Митя еще раз задумался, насколько то чудесное, что он видел, могло носить инопланетный характер. Думал и работал крючком, протаскивая просмоленную гудроном нить сквозь кожу. Нет, все было земное-преземное, земнее некуда, без малейшего налета мистики.

В задумчивости пришил лоскут на то же самое место, по тем же наколотым шилом дырочкам. Спохватился, смущенно косясь на уфологиню, отпорол снова. Но она увидела и все поняла. Два раза пришивать на одно и то же место и два раза отпарывать – это о многом говорит!

Понимающе прикрыла вспыхнувшие интересом глаза. Поднялась:

– Я вижу, что вы многое знаете, но молчите. Вы правы. Не стоит говорить о таких вещах с первым встречным.

– Раздолбаев, как мы с тобой, парень, принимают за знающих людей, – сказал Володя, когда она вышла, торжественная и довольная. – Придумал бы ей чего-нибудь. Женщина спокойная, не вредная.

Несколько дней жили старообрядки из Москвы проездом к Агафье, потом Гена Поливанов увел их в тайгу. Вернулся злой и голодный, почерневший какой-то. В пути истратил все свои продукты на путешественниц, обратно ехал голодом.

– Даже сухарей в дорогу не дали. Езжай отсюда! А поехали – там тайга горит. Вроде дожди были, а потом жара – и мухой заполыхало. Два дня объезжали. У Маарки ружьишко было – хоть бы один рябчик или белка вшивая – никого.

Приехала Наталья Ивановна Орлова с двумя аспирантками, они собирались поработать в архиве научного отдела заповедника, ну и для удовольствия подняться на несколько дней в тайгу. Митя добровольно взял на себя обязанности конюха и навьючил их добро на покорного пузатого Айгырку.

– Дмитрий, только прошу вас, не давайте моим девочкам уроки верховой езды на этой вашей лошадке, – сказала Орлова. – Это нехорошо, это моветон. Вам самим потом неудобно будет.

– Да я и не думал… – застыдился Митя.

– Вот и правильно. Хотите поухаживать, расскажите о местных красотах, о животных, о себе. Выучите хоть пару стихов, наконец.

Вышли рано, Наталья Ивановна шла очень ходко, перебирала тропу ногами с явным удовольствием, и, несмотря на частые остановки (Орлова с аспирантками биноклевали и записывали наблюдения в блокноты), в обед они уже отдыхали на полдороге, преодолев долгий крутой подъем.

Аспирантка, которая нравилась Мите, присела рядом и залюбовалась, как он держит на коленях свою мосинку – привычно и уверенно, как опытная мамаша сверток с очередным новорожденным. Сам зубастый, загорелый, глаза яркие.

А Митя залюбовался, как она аккуратно сидит: лапки вместе, спинка прямая, на лице полуулыбка. Черные с подпалинами волосы. Чернобурка. Сейчас повернется к нему, и окажется, что у нее косые вертикальные зрачки.