Вольфганг Кеппен - Записки Якова Литтнера из подземелья

Хиндес все еще лежит перед своим домом. Иногда, когда на улице никого не видно, госпожа Хиндес отваживается потихоньку выйти, чтобы на несколько секунд склониться над мертвым. Я вижу все это сквозь щель в закрытых ставнях нашего окна.

Сегодня двум евреям дали задание увезти Хиндеса на тележке. Его похоронили у сожженной синагоги, а наблюдавшие за этим от нечего делать эсэсовцы издевательски комментировали происходящее. Там обрели свой вечный покой и другие убитые таким же образом. Вечером застрелили госпожу Хиндес.

Идет охота на евреев. Их преследуют, словно диких животных в джунглях. Джунгли — это Збараж, маленький город на востоке, ничем не примечательное место. Половина домов разрушена, половина еще стоит. Нас угораздило оказаться в центре событий. Штаб-квартира немецких войск все время оказывается перед нашим окном, и, быть может, мы обязаны нашими жизнями именно тому обстоятельству, что убийцы стесняются своих.

Основная часть эсэсовцев двинулась дальше, на Тернополь. Ходят ужасные слухи об урожае, который они там сняли. Говорят, в первый день было расстреляно пять тысяч евреев.

Макс Фрёлих, житель нашего городка, был в Тернополе, когда туда вошли войска СС. Его тоже застрелили. Но его рана оказалась не смертельной; с пулей в животе он без сознания пролежал какое-то время под трупами. Ночью пришел в себя. Он выбрался из-под трупов и дополз до дома, где живут друзья. Нашелся врач, перевязавший его тайком и с риском для жизни. Следующей ночью его доставили обратно в Збараж, спрятали, и он лежит в горячке через несколько домов от нас.

К СС присоединилась неожиданно организованная украинская полиция. Поначалу мы надеялись, что с ее появлением жизнь наша станет легче, на самом же деле с тех пор, как она начала действовать, наше существование стало просто невыносимым. Поскольку эта украинская организация зависит от СС и обладает властью только благодаря СС, ее представители стараются даже превзойти своих немецких нацистских наставников в жестокости. Каждый день приносит тысячи мучений. Молодые парни завели моду обрезать бороды старым набожным евреям. Они считают, что это замечательная и безобидная шутка. Служка синагоги, старый, благочестивый израэлит, повесился, после того как с ним это случилось.

Я надеялся, что введение постоянной немецкой администрации хотя и принесет с собой множество бюрократической волокиты, зато положит конец полной анархии. Администрация теперь существует: комендант города, уполномоченный по сельскому хозяйству и окружной комиссар. Комендант — человек, которому абсолютно безразлично, что вокруг него происходит. Он сидит в домашних тапочках в доме, который себе выбрал, и безостановочно поглощает жареных уток. Как бы мы хотели, чтобы все немецкое начальство было таким! Уж мы бы старались изо всех сил и продали или обменяли бы все, что у нас есть, только бы они ели своих уток и, смягчившись, забывали обо всех этих преследованиях, не жаждали человеческой крови, как это поется в их песне: «И кровь еврейская с ножа течет». Уполномоченный Пфайфер и комиссар фон Брауншвайг — люди другого склада. Я очень хорошо представляю себе, каким был Пфайфер у себя дома: незначительная личность, маленький человек с маленьким заработком, с неудовлетворенными амбициями и под каблуком своей увядшей жены. Здесь же, чтобы ощущать важность собственной персоны, он расхаживает с хлыстом, и, если попадается кто-нибудь, чья физиономия ему не по нраву, избивает его. И наконец, окружной комиссар фон Брауншвайг! Это настоящий царь милостью Гитлера в своем маленьком восточном царстве. В его честь устраивают пышные празднества, и, когда алкогольные пары ударяют ему в голову, он принимается за организацию оргий — или того, как он это себе представляет. Никто ему не препятствует. Однако его попытки безуспешны. Результат его расстраивает, и он впадает в ярость. Тогда о ночном покое можно забыть, начинается стрельба. Фон Брауншвайг и его гости палят из пистолетов по холодно и равнодушно скользящим по небу звездам, чтобы забыть о том, что нет в их жизни радости, чтобы забыть о страхе, о внутренней пустоте. Однажды посреди ночи они под настроение заставили звонить в церковные колокола. Что-то не дает им покоя. Лучше уж пусть пьяные гоняются за девушками. Но это, наверное, обычное занятие завоевателей во все времена.

Появляется распоряжение: евреи должны приветствовать немецких солдат. Следом идет запрет: евреям нельзя приветствовать немецких солдат. Мы и не приветствовали. Но солдаты уже и не знали, какое указание теперь действует на этот счет. Если мимо еврея ехала военная машина и тот приветствовал солдат, машина останавливалась и еврея избивали. Если же еврей шел мимо и не обращал на машину внимания, машина тоже останавливалась и еврея избивали, теперь уже за то, что не приветствовал. Поскольку мы уже не знали, что нам полагается делать, а все эти приветствия стали для нас вопросом жизни и смерти, нам не оставалось ничего другого, как прятаться от любого немецкого солдата. В Збараже теперь можно было то и дело видеть евреев, которые, наткнувшись на немецкого солдата, принимались с большим или меньшим успехом прибегать к страусиной политике, зачастую буквально пряча голову в уличную грязь.

Повсюду расклеили плакат, на котором изображена огромная вошь. Текст на плакате гласит: «Только у евреев водятся такие, и эти вши переносят болезни. Берегитесь евреев!»

Вечером машина с громкоговорителем объявила, что все евреи в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет должны явиться завтра к семи утра на рыночную площадь. Чтобы не опоздать, я встал в это утро очень рано. Я собирался со всей тщательностью; я не знал, что от нас могут потребовать, но на всякий случай хотел производить по возможности хорошее впечатление. Когда я собрался выходить, оказалось, что дверь заперта. Янина забрала ключ и отказывалась вернуть его. Ее тонкое чутье подсказывало ей, что объявленное сборище на рыночной площади таит в себе несчастье, от которого она хотела меня уберечь. Все мои доводы, что я должен пойти и что мое отсутствие может навлечь на нас большие неприятности, не помогали. Янина твердо стояла на своем и не возвращала ключ. Через окно можно было видеть, как все спешили на площадь. Через несколько минут после назначенного срока на площади началась паника. Люди разбегались во все стороны или, по крайней мере, пытались это сделать. Украинская полиция и СС окружили площадь и силой удерживали толпу. Затем у каждого выяснили возраст и профессию, проводя своего рода освидетельствование. Затем людей разбили на две группы. В первой оказались те, кто был одет поприличнее, люди с образованием. Во вторую попали все прочие. С этой второй группой провели краткие строевые учения, после чего построили в колонну по четверо и увели на работы. Тех, кто попал в первую группу, а в ней оказалось семьдесят два еврея, объявили заложниками, и всей еврейской общине Збаража был установлен срок до полудня, чтобы собрать пять килограммов чая, пять килограммов кофе, сто пятьдесят килограммов сахара и две сотни кусков мыла. Чтобы освободить заложников, женщины и девушки отправились с корзинами по домам. К полудню общими усилиями требуемое удалось собрать. Однако заложников не отпустили. Они так и стояли на площади под надзором эсэсовцев. Теперь подъехали грузовики, заложники забрались на них и встали там на колени, с опущенной головой. Их увезли после полудня. Больше мы их не видели.