Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

Ничем не примечательный дом, почти библиотека, куда можно прийти и почитать книгу жизни. Он отличался от прочих строений микрорайона тем, что в зимнее время с его крыши свисали сосульки необычайных размеров. На всех домах маленькие, а здесь огромные. Если бы не Гришка, я на это внимания бы не обратил. Дети более внимательны к мелочам мира.

И вот мы возвращаемся с охоты с пустыми руками. Лисицы обвели нас вокруг пальца. Махнули хвостами и растаяли в дымке полей. Гришка доволен. Ему лисичек жалко. Мужские инстинкты в нем еще не проснулись. Спрашивает, почему у лисичек такие облезлые хвосты, переживает. Потом вспомнил о сосульках на молельном доме.

– Папа, оторви мне несколько штук. Я не достаю.

– Оторву, конечно. Дело хорошее. Будем изучать их, проверять на прочность, да?

– Сосульки можно растопить и принять из них ванну.

– Правильно. Экономия воды.

Когда мы вернулись, сосулек на сектантской крыше не оказалось. Они были там всю зиму. И вот исчезли. Я перехватил взгляд Гришки.

Он молча указал на вытоптанные дорожки по периметру молельного дома. Следы вели к крыльцу. Мы подошли к зданию. Я прильнул к незашторенному окну в мимолетных росчерках мороза. Члены общины сидели вокруг просторного канцелярского стола, три пластиковых красных тазика стояли перед ними. Они ели лед. Не сосали сосульки, как делают это дети, а именно грызли его, не жалея зубов и поцарапанных необычной пищей губ.

Грузный мужчина с красно-фиолетовым лицом восседал во главе собрания с самой большой сосулькой. Он что-то говорил, жестикулируя ледышкой, как дирижерской палочкой. После окончания очередного тезиса ожесточенно откусывал от сосульки большой кусок и старательно его жевал. Прихожане делали то же самое и, видимо, обдумывали услышанное. Связь с Библией как книгой жизни со стороны не прослеживалась, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

– Что там? – нетерпеливо засопел Гришка.

Я приподнял его и поставил на подоконник. Опасность быть замеченными существовала, но люди слишком увлеклись трапезой, чтобы озираться по сторонам. Гришка с негодованием уставился на конкурентов. Начал передразнивать жующих, по-вампирски причмокивать.

– А Теляк-то, Теляк! Какой наглый.

– Теляк? – переспросил я, услышав знакомое имя. – Кто это?

– В Кобыльнике у костела, помнишь? Дом с вмурованными мотоциклами? Со сторожевой вышкой. Помнишь?

Да, это был Теляк, собственной персоной. Вдруг Федор Николаевич оторвался от проповеди и поднял на нас глаза. Его красная физиономия приобрела абсолютно свекольный оттенок. Он попытался встать, указывая пальцем на шпиона, но, видимо, сердце не выдержало. Он схватился за левый бок, выронил сосульку на дощатый пол, и она разбилась на мелкие осколки. Сектанты бросились помогать ему, какая-то баба в черном платке подбежала к окну, но мы с Гришкой в этот миг, хохоча, уже бежали по детской площадке в сторону подъезда. Книга жизни! Вот ты какова!

БОРКИ

Голубиный помет на церковных куполах со временем теряет запах, превращаясь в нечто, похожее на известку. Наляпанный бесформенными глыбами на медных ромбах и фальцах, этот материал нужно хотя бы раз в сто лет убирать. Это сложно и даже рискованно. Проще обнести храм лесами снизу доверху и потом уже скрести, чувствуя опору под ногами. Желательно в респираторе. Взвесь векового помета сжигает бронхи и легкие.

Отец Геннадий пригласил для работы ребятишек из соседних деревень: вполне им по силам. Вскоре был привлечен к уголовной ответственности за педофилию. При обыске у него обнаружили валюту в количестве шестисот египетских «долларов», а также две видеокассеты из далекой Аргентины с записью тамошних православных обрядов. Сам отец Геннадий за границею не бывал, записи были подарком от дона Педро, но в нагрузку к обвинению в педофилии пришили и политическую статью.

Люди его любили, арест восприняли с недовольным ропотом. Саша Желудь тоже расстроился. Несколько дней назад они с отцом Геннадием выпили у того в гостях цельный погреб узбекистанского кагора.

– Пост только начался, – ворчал отец. – Креста на тебе нет. – Потом прошел в комнату, снял с себя рясу, крест, вынул из шкафа мятую клетчатую рубашку с уже засученными рукавами. – Наливай, подлец!

Они еще не протрезвели, когда на церемонию открытия приехал Филарет (тоже навеселе), на скорую руку освятил храм и подарил всей бригаде по трехтомнику изданной в Норвегии Библии на русском языке. Каждый том по полторы тысячи страниц. Ценный подарок. Заслуженное поощрение. Храм Николы Угодника в Борках наша бригада реставрировала все лето.

О том, что отца Геннадия замели, мы еще не знали, когда в Старых Дорогах ОБХСС остановил два наших «КамАЗа». Обмерили все, составили протокол. Двенадцать кубов древесины. Как раз на стропила под второй купол. Бухгалтер заявил, что впервые нас видит. Начальник Девятов пообещал Желудю лет пять-шесть. Саша тут же нашелся:

– Я тоже имею факты, как вы пиздили у нас из столовой вместе с Матреной Сергеевной мясо. Целыми свиными тушами. Оба гоните самогон. И продаете его по завышенной цене. Могу обнародовать.

– Ты можешь не дойти до прокуратуры.

– Я, когда уезжал, составил бумагу, товарищ Девятов. Если завтра не буду в Слуцке, бумага пойдет в Минск. Там вами займется республиканская прокуратура.

Мент застыл:

– Это… Парень. Надо поговорить…

Однако говорить не стал. Матерясь, вышел из помещения на природу, подошел к шлагбауму.

– Выпусти оба «КамАЗа».

– Как так?

– У меня есть все документы.

Мы жили в хате на церковном дворе. Вечером пошли набрать воды, чтоб сварить макароны. Через полчаса опять пошли к колодцу за водой для чая. Когда поднимали ведро, оно показалось подозрительно легким. Достали: ведро был полно пуха. Будто кто-то подушку выпотрошил. Сухой пестрый пух. Ни капли воды в колодце. Даже часа не прошло – и вода исчезла.

Через неделю – опять происшествие. Вернулись из Минска. На этот раз пухом был засыпан весь дом: будто распороли перину или несколько подушек. Причем наши подушки остались целы. Окна заколочены крест-накрест досками, забиты нашими ватниками и прочим хламом. Одеяла прибиты к полу поверх кроватей. Потолок почему-то закопчен, пахнет гарью, хотя следов костра нет. На стене углем нарисованы какие-то круги.

Нас все в округе знали. Приносили жратву, самогон. С населением мы дружили.

Тут-то и приехал в Борки новый служка. Отца Геннадия к тому времени повязали окончательно. Служка приехал один, на автобусе. Зашел к Желудю за ключами – мы только успели оборвать доски с окон, застелили койки, вымели пух. Отдали ему ключи. К тому времени строительство было почти закончено. Попик ушел, возвращается через пятнадцать минут, бросает ключи на кровать. Глаза выпучены, губы трясутся: