Томас Кенэлли - Дочери Марса

Они вошли в столовую.

— Могу предложить и виски, если хотите.

И правда, виски, бренди, крепкого пива в эти дни здесь было хоть залейся. Медсестры, увидев, что тот или другой раненый не в себе, тут же шли в кладовку и приносили ему что-нибудь выпить. Такой метод привился в обращении с еще не диагностированными ранеными. В трезвом и спокойном мире виски ни в коем случае нельзя сочетать с опиатами, но здесь, в мире безумном, быстрое воздействие было куда важнее всего остального.

— Виски бы неплохо, если уж вы предлагаете, — ответил Чарли Кондон.

— Погодите минутку, — сказала Салли, выразительно подняв пальчик.

Отлучившись куда-то, она принесла жестяную кружку.

— Если заявится старшая, пусть думает, что это чай.

Налив себе чаю, Салли чокнулась своей кружкой с кружкой Чарли.

— Ваше здоровье! — провозгласила она.

И вновь попыталась его оценить. Салли казалось, что после всего пережитого он точно выдержит испытание, которому она решила его подвергнуть. Он всегда производил на нее именно такое впечатление, если им случалось оказаться вместе, но когда он был далеко, она воспринимала Чарльза по-другому.

— Для меня облегчение снова вас видеть, — призналась Салли.

— Облегчение? — переспросил он.

— Ну да, облегчение. Мы ведь здесь видим только раненых да увечных. Невольно начинает казаться, что в мире здоровых мужчин уже не осталось, хотя это, конечно, полная ерунда. Но расскажите-ка мне вот о чем. Про ваши наброски…

— Я немного рисую, когда нас отпускают на отдых. Но рисовать-то особенно нечего. Так сказать, палитра скромна — черный, белый, изредка коричневый и желто-зеленый. Вот и все цвета. Какая уж тут эстетика? А виски неплохое, спасибо.

— И еще одно — сколько вам пришлось проехать досюда?

— Даже не знаю. — Чарльз указал куда-то на север. — Поездка пошла мне на пользу. И, надеюсь, вы не обидитесь, если я признаюсь, что очень часто вспоминал вас.

— Я тоже о вас беспокоилась.

Глядя на дно кружки с виски, Чарльз улыбнулся.

— Ладно уж, чего там… Это добрые тетушки всегда «беспокоятся». А вы мне не тетушка. По мне лучше было бы услышать: «Я тоже часто думала о вас, Чарли». Или что-то в этом роде. Впрочем, не собираюсь вам диктовать, что именно думать и как.

— Здесь страшно много работы. И такая неразбериха порой, что… Но меня в дрожь бросало при мысли увидеть вас на этих проклятых носилках. Вы почти не выходили у меня из головы.

— Ого! — невольно вырвалось у Чарли. Именно этого он и ждал от нее. — Я не выходил у вас из головы. Что ж, премного благодарен вам, Салли. Это меня вполне устраивает.

Она ни на минуту не забывала, что вокруг снуют ее коллеги — забирают пустые тарелки, обмениваются репликами, кивками. Небось потом, когда Чарли Кондон уедет, ей придется выдержать не один многозначительно-вопросительный взгляд. Ну и ладно. За все хорошее надо платить.

— Меня не покидает ощущение, что, если я слишком много думаю о вас, с вами непременно что-то случится.

— Ну, не надо забивать головы глупостями, дорогие девочки-медсестры. Вы же прекрасно понимаете, что бывают дни, что и сам не веришь, что остался в живых. Проживешь сутки, а тут уже другие надвигаются. Такие же жуткие. И… вот я утром решил… сесть на велосипед и приехать к вам. Вы даже не представляете, насколько важна для меня эта поездка.

Услышав эти слова, Салли испытала прилив чувств.

— Я и сама под впечатлением, — призналась она.

Столовая почти опустела. Видимо, остальные, вдоволь нашушукавшись, решили оставить их в покое. Чарли взял Салли за руку, и ей захотелось, чтобы дело этим не ограничилось. Но разве здесь, в этой палатке, возможно что-то большее?

— К семи мне надо вернуться. То есть сесть на велосипед уже в половину четвертого. Так, чтобы уж наверняка, без опозданий. На дорогах сплошь туман и встречное движение, так что всякое может случиться.

Прозвучало это так, словно Чарльзу понадобилось во что бы то ни стало объяснить ей, почему он взял ее за руку.

— Жаль, — рассмеялся он, — что поблизости нет фоторепортера из «Маклей Аргус». Он бы нас сейчас щелкнул. Два бесстрашных вояки из Маклей.

— Даже не верится, что где-то еще существует Маклей, — задумчиво сказала Салли.

Но тут внезапно накатившая незримая волна подхватила ее и вынесла на самый гребень воспоминаний. Тайное убийство. Все вдруг предстало у нее перед глазами с такой поразительной яркостью, что Салли показалось, что она будто этого ждала. Никакие сотни и тысячи других жертв, никакая резня не могли затмить содеянное, свести его к нулю. И Салли поняла, что рано или поздно об этом придется рассказать Чарли, если он надумает как-нибудь прокатить ее по равнинам и взгорьям Франции или Фландрии.

— О, можете быть уверены, я ни капли не сомневаюсь, что Маклей никуда не делся, — донесся до нее его голос. — Это не нам решать, знаете ли. Нашей планете плевать, что мы вытворяем. Вот вернетесь туда, к холмам, похожим на те, что нас сейчас здесь окружают, и убедитесь, что какое-то из болот снова норовит поглотить пастбище. Не получится у него в этом году, получится через десяток лет. Ведь законы жизни как были, так и остались, с ними так просто не разделаться. Все живое имеет способность прорастать.

Промелькнула старшая сестра.

— Доброе утро, сестра! Доброе утро, капитан!

Только теперь Салли заметила знаки различия — м-да, оказывается Чарли Кондон дослужился до капитана. До капитана.

— Не обращайте внимания, — шепнул ей Кондон. — Дела сейчас обстоят так, что во взводах по пятнадцать солдат, а в ротах — по шестьдесят. Но нам обещают впрыснуть свежей крови. А старичков вроде меня повышают.

— Впрыснуть свежей крови? — с ужасом переспросила Салли.

— Ну да, понимаю. Мне следует осторожнее в выражениях, — смутился Чарльз.

Они решили прогуляться в город по дороге между кладбищем и ячменным полем. Владелец этого поля, видимо, решил рискнуть и засеять его — а ведь в любой момент оно могло стать линией фронта.

Крыша двухэтажного административного здания рядом с мэрией была снесена, но люди как ни в чем не бывало шли по улицам. Пышногрудые крестьянки делали покупки и сплетничали.

— Люблю я эти маленькие городки, — признался Чарли. — Никогда не надоедает делать в них наброски. Но не бойтесь, сегодня я этим заниматься не собираюсь. — И обвел рукой городской пейзаж. — Знаете, вот смотрю я вокруг — как все здесь аккуратно, ровненько. Так отличается от того, к чему мы привыкли дома. Я имею в виду нашу с вами долину Маклей. Какая она все же замечательная! И, поверьте, Маклей заслуживает кисти настоящего живописца. Более того, стоит ее увидеть, и поневоле захочется стать великим живописцем. Она будто призывает: ну что ж ты медлишь, принимайся за дело! Сезанну бы пришлось накупить кучу новых тюбиков с красками, которые здесь ему были ни к чему. Вот чем нас, австралийцев, наградила природа. Пейзажей и видов хоть отбавляй, а вот с художниками туговато. Природа — загляденье, а увековечить это загляденье некому, хоть плачь!