Томас Кенэлли - Дочери Марса

Из чьих-нибудь уст эта фраза могла прозвучать как злобная подначка, но Митчи никто ни в чем подобном заподозрить не мог.

— Верно, верно, — согласилась Онора, словно в подражание своим ирландским предкам, — если ты не играешь на скачках или во что-нибудь еще, ты точно поступаешь вопреки христианским заповедям. И пьянство — вещь вполне простительная. Все остальное, включая общение с протестантами, смертный грех, гарантия того, что тебе уготован ад и только ад.

Поезд завершал переезд через главное русло великой реки. Салли увидела, как Наоми высунулась из окна и пытается определить, какую пустыню они пересекают по диагонали. Время от времени эта громоздкая махина, оглушительно лязгая сталью и пыхтя паром, останавливалась у небольшой станции в пустыне или в оазисе. В тусклом свете можно было различить почтенных египтян, которые вместе с женами сходили с поезда или, напротив, садились в вагоны, собравшись куда-то по своим, неведомым Салли делам. Безмолвная и темная кучка домишек с плоскими крышами замерла, теряясь в тусклом свете керосиновых фонарей станции. Салли видела, как начальник станции сопровождает хорошо одетую супружескую пару египтян к выходу с платформы в полный загадок городок. Но самым загадочным Салли казалось, что на некоторых станциях за платформами никаких городков не было вообще.

Когда старшая сестра Митчи, торопливо извинившись, удалилась из вагон-ресторана то ли в туалет, то ли принять на грудь виски, бутылочку которого она, по слухам, постоянно возила с собой в своем объемистом чемодане, Онора спросила, а была ли Митчи когда-нибудь замужем.

— Может, она вдова? Или ее муженек сбежал?

— Мужчины сплошь и рядом сбегают даже от идеальных женщин, — убежденно изрекла Неттис. — Просто они не в состоянии понять, что живут как у Христа за пазухой, и все время ищут, где лучше, и непременно нарываются на гарпий.

Салли заметила, что старшие сестры вообще выше замужества.

Онора высказала мнение, что временами Митчи слишком уж вызывающе себя ведет, и мужчины ее побаиваются.

— Ну, а мне, — заговорила Наоми, обменявшись с сестрой быстрым взглядом, — мне кажется, она достаточно разумна, чтобы понимать, что замужество — далеко не единственная возможность для женщины.

— А как же насчет тебя и этого капитана Хойла? — не без задней мысли спросила Онора.

Повисла пауза, поскольку расспрашивать о мужчинах особу строгих правил, каковой была Наоми, было явно не совсем уместно.

— Проехаться разок с мужчиной в одном экипаже еще не означает, что ты собираешься за него замуж. Иначе я бы переженила на себе половину Имперских вооруженных сил Австралии.

Поезд остановился неведомо где, пассажиры приумолкли, а женские голоса в вагон-ресторане и позже, когда уже рассаживались по местам, звучали необычайно громко. Шумно заглатывая воздух, шел встречный состав, везущий к месту назначения британских солдат. Можно было различить их лица — они курили, смеялись. В задачу армии входило не только планировать сражения, но и перемещать солдат из Александрии в Каир или же наоборот, а потом снова перетасовывать их — к великому удовольствию вышестоящих.

Александрийский вокзал Мизар, куда поезд прибыл еще затемно, часа в три утра, располагался под огромным куполом, а внешний двор скорее напоминал греческий, чем египетский, дворец — и все это в честь Александра Македонского. Немногочисленные в этот час нищие торговцы предлагали копию Колонны Помпея. Томми с кепи на головах, готовые ринуться в жару, куда бы их ни направили, сидели на вещмешках или привалившись спиной к стене. Солдаты безразлично попыхивали сигаретами, лениво перебрасываясь фразами.

Сестра Митчи отправилась в остекленный зал транспортного управления на переговоры с изможденного вида офицером и сержантом. Выслушав требование Митчи предоставить медсестрам транспорт, офицер всплеснул руками, будто заведомо знал о появлении Митчи, символизировавшей для него Страшный суд, и наконец дождался. Санитары-австралийцы прошагали явно не в ногу под предводительством высокого хирурга Феллоуза, пока еще не освоившего строевой шаг. За Феллоузом тянулась группа лейтенанта Хукса. Медсестры все как одна повернулись к Леоноре, считавшейся пожизненной избранницей Феллоуза. Они успели узнать от Леоноры, что Феллоуз служит отоларингологом в каком-то небольшом подразделении ополченцев. Салли приходилось видеть военврачей абсолютно штатского вида, которые даже разъезжали верхом впереди своих шагавших в ногу подчиненных.

Наконец капитан Феллоуз церемонно проводил Митчи в дверь, что было верным признаком того, что она одержала победу в споре относительно транспорта. Старшая сестра жестом велела остальным медсестрам следовать за ней, выстроившись в колонну попарно, через главный вход и мимо колонн в греческом стиле, туда, где их поджидали на холоде рокотавшие двигателями грузовики. Санитары придерживали девушек под локоток, когда те по ступенькам забирались в кузов. На грузовиках их провезли по ночным улицам мимо окруженных высокими стенами вилл и многоэтажных жилых домов. Александрия казалась куда спокойнее Каира. Потом они проехали по Корниш — знаменитой набережной Александрии, о которой прежде и понятия не имели. Море лежало по правую руку от них и казалось темно-лиловым, его освещали лишь луна и редкие огни набережной.

Потом они круто повернули к пирсу, у которого застыло на приколе множество судов — военных, гражданских. Грузовики доехали до сложенных грудами грузов, возле которых, составив винтовки в пирамидки, группами стояли военные. Тут же отчаянно сигналили легковые автомобили. Взвод под командованием Митчи сошел на причал. Ехавшие во впереди идущих грузовиках санитары принесли портпледы медсестер и даже их чемоданы.

Метров на семьдесят вдоль причала гавани растянулось зрелище — «Архимед». Или Е 73 — согласно условному морскому обозначению. В свете прожекторов причала высились фальшборты судна, а исполинских размеров кресты казались пурпурными. Трап охраняли британские солдаты. Как пояснил один из них, посадка должна была начаться не раньше 7 утра. А до тех пор — пожалуйте в зал ожидания.

— Это никуда не годится, дружок, — заявила Митчи. — Мои девушки к завтраку должны отдохнуть и выглядеть бодрыми.

— Ну, будь человеком, — обратился к нему Феллоуз. — Это ведь сущая ерунда!

Молодой человек терпеть не мог, когда кто-то призывал его «быть человеком». И отправился испрашивать разрешения у непосредственного начальства. Феллоуз покачал головой и расхохотался над всей этой войсковой тягомотиной. В ярком свете фонарей пирса лицо Леоноры казалось мертвенно-белым. И она, и ее товарки любили Феллоуза именно за то, что он даже в форме оставался штатским врачом, так и не превратившимся в солдафона.