Томас Кенэлли - Дочери Марса

Феллоуз:

— Ну что я могу сказать? Полковник приказал, чтобы работали три операционные.

Хукс:

— И одна из этих трех будет бесполезной? И пусть в ней даже отправляют на тот свет?

Феллоуз:

— У меня под ножом тоже не один умер.

Хукс:

— Клянусь, я покончу с собой еще до того, как ты опять погонишь меня кого-нибудь резать. Делать то, на что я просто не способен по причине низкой квалификации.

Обведя взором сидящих за столом и тоже слышавших этот разговор, Наоми с мольбой в голосе прошептала, обращаясь не к ним, а скорее к начальству, вершившему судьбы всех на этом корабле:

— Его надо отпустить.

Хирурги шли по коридору, и оба подсознательно понимали, что их разговор услышан теми, кому его слышать не полагалось.

— Да, — согласилась Онора. — Надо отпустить этого беднягу. Полным-полно врачей, которые и бровью не поведут, а он…

— Мы найдем себе хирурга в Александрии, — сказала она, будто пророча.

Хукс был в таком состоянии, что Феллоуз решил отправить его в палату для ходячих офицеров, еще сохранившую дух самой роскошной гостиной «Архимеда». К его койке приставили молодого санитара на случай, если он проснется и его придется усмирять. Все годы, что он проработал сельским врачом, сейчас были сведены на нет — врачей всегда почитали в сельской местности, если они спасли или хотя бы облегчили жизнь нескольким людям, что, в принципе, было достаточно, чтобы весть об этом разнеслась далеко за пределы их участков. В честь их называли даже парки, а в госпиталях их имя носили отдельные палаты. Неужели теперь Хуксу все эти почести будут заказаны?

В той палате дежурила сестра Неттис. Она нечасто отдавала распоряжения. Она предпочитала очерчивать круг задач кивком. Видимо, полагала, впрочем, временами ей приходилось убеждаться в обратном, что, если уж она способна заметить необходимость тех или иных действий, то рядовая сестра и подавно. С кислым видом (этого уж у нее не отнять) она приводила в движение санитаров кивками. Сколько же лет было этой глупышечке? Двадцать семь? Сорок семь?

Отдежурив здесь как-то раз, Салли убедилась, что эта палата была не совсем обычной госпитальной палатой. Во-первых, здесь всегда и в пределах досягаемости находился дежурный санитар. Здесь даже мелкие раны перевязывались и повязки регулярно менялись. К морфию здесь продолжали прибегать, хотя и реже, чем в первые дни сутолоки на «Архимеде». Бледные и притихшие молодые пациенты после инъекций обезболивающих застывали в неподвижности или слегка одичало глазели на нее. Другие сидели на койках, одетые в то, что когда-то считалось сшитой в Каире формой, той самой, в которой они шлялись по злачным местам египетской столицы. Курили турецкие сигареты и болтали. Некоторые даже радовались — от осознания, что их изъяли из горнила войны, — но ни за что бы в этом не признались. Встречались и пулевые ранения в руку, в результате — толстенные повязки и раздробленные кости рук. Нет, им уж больше не воевать, ясно, как божий день. Как если бы пуля угодила им не в руку, а прямо в сердце. Там же лежал и ослепший лейтенант с перевязанными глазами, ее предупредили — присматривай за ним, он из буйных.

Молодой человек, на которого навесили этот ярлык, насторожился при появлении Неттис.

— Ну, вот, ребятки, глядите — наша людоедка-великанша пожаловала.

За этой веселенькой палатой располагался запертый проход, когда-то он вел в библиотеку. Палата тифозников. Медсестры, обслуживавшие тифозных больных, были обязаны принимать антисептические ванны перед возвращением на дежурство в остальные палаты.

Когда «Архимед», подавая гудки, снова входил в александрийский порт — в гуще других протестующе гудящих судов шум разбудил доктора Хукса, — Салли, заметив это, поспешила к нему. Хукс глянул на нее, и вся нижняя часть его лица обратилась в сплошной разинутый рот. Интересно, а сегодня слезы польются, мелькнула у девушки мысль.

— Как вы себя чувствуете, сэр? — спросила Салли.

— Кто передо мной? Кто именно из Дьюренс? — После этого он судорожно сглотнул и тихо расплакался. — Хорошо, что вы здесь. Потому что, когда все тогда высыпали на палубу, помните, я тоже там был. И заметил, как вы перепугались.

— Моя сестра, — сказала Салли. — С вами была тогда моя сестра. Я бы тоже до смерти перепугалась, будь я там.

Хукс стал пристально всматриваться в лицо Салли, явно пытаясь распознать отличия между сестрами Дьюренс, но тут же безвольно отвел взгляд.

— Нет, это были вы, это точно.

И снова заплакал. Пора было давать следующую дозу валерианки. Едва заметными жестами и взглядами она подозвала неряху-санитарку присмотреть за офицером в ее отсутствие.

На смену Салли явилась Наоми — видимо, несколько часов спустя этим офицерам предстояло сойти на берег. На белоснежном фартуке на груди Наоми красовались не обычные сестринские часы, а позолоченные часики Эллиса Хойла. Сестры перебросились всего парой слов.

— Все нормально?

— Нормально. Можешь идти обедать.

Часы Эллиса Хойла были не больше подаренных Наоми в свое время родителями. Но в каком-то смысле они были самыми огромными на свете. Может, все же поинтересоваться? Салли ничего не сказала. Но поняла, что столпы сдержанности в душе ее сестры рухнули. Наоми оказалась среди руин крепости. Ее неуязвимость словно ветром сдуло — пресловутую уверенность слегка подлакированной городской жизнью деревенской девчонки. Вполне можно было ожидать, что в пылу отчаяния она выскочит за этого Хукса. Ибо считает, что их с ним роднит все та же неотесанность.

Сестры Дьюренс могли предупредить друг друга, если кто-нибудь стал к ним приближаться. В затененном пальмами дворе, где было полным-полно офицеров, любой, кто вздумал бы подойти к девушкам, видя, что они заняты беседой друг с другом, тотчас же почувствовал бы собственную неуместность. Они пришли сюда не для общения с другими людьми, не для расширения круга знакомств и не для того, чтобы утолить любопытство молодого обожателя, которому предстояла отправка на Галлиполи или суждено было вскоре сражаться с турками на Синайском полуострове. Когда Салли и Наоми в своих форменных платьях с нагрудным значком в виде бумеранга и с нарукавной нашивкой с названием их родины впервые показались на причале, где клиентов обычно поджидают извозчики, обе помимо воли напустили на себя необходимый оттенок неприступности.

Этот усаженный пальмами дворик представлял собой ярмарку офицеров для девушек, которые заинтересовались знакомством с ними. Среди представителей офицерского корпуса встречались и субъекты в килтах — шотландских юбках, и французы, таскавшие под мышкой свои похожие на таблетки картузы. В толпе офицеров иногда мелькали и медсестры, чтобы эти парни не ошиблись в своих предположениях. И явно не намеревались принимать заманчивые предложения. Куда престижнее здесь было как раз отвечать отказом.