Томас Кенэлли - Дочери Марса

Наоми надеялась, Шоу не станет слишком уж досаждать ей своим нытьем. Не очень благородно было так думать, принимая во внимание то, каким весельчаком он был на Лемносе. Но сейчас ей было просто необходимо побыть в одиночестве — переварить все, что свалилось на ее голову, да и подумать над тем, что ждет в Австралии. Переполнявшее ее тщеславие, когда она впервые появилась в Казармах Виктории, заставляло думать, что по возвращении ее ждут лавры и почести. А выходило, что ее просто изгнали. Сочли обузой и вообще плохим примером для подражания. Теперь же придется предстать перед отцом не с гордым видом победительницы, а приползти как побитая собака. Наоми от души надеялась, что ни отец, ни его новоиспеченная женушка ничего этого на ее лице не прочтут. Но, понимая, что произошло, она рано или поздно неизбежно выдаст себя.

Когда медсестры вышли к перилам окинуть прощальным взглядом скрытый пеленой дождя каменистый островок, их встретил одобрительный гул голосов. Наоми выходить не стала и, как только судно отчалило, сразу же улеглась спать. И, ворочаясь на неудобной койке и размышляя, дала себе слово, что если и этому кораблю суждено пойти на дно Средиземного моря, она потонет вместе с ним, даже не проснувшись.

На следующий день никаких вестей от Робби Шоу не было, и Наоми провела день в шезлонге, читая «Панч». Уже на следующее утро в предрассветной дымке они прибыли к побережью Египта. Но волны, разбивавшиеся о камни набережной, напоминавшие кусочки сахара дома, созданные каким-то явно страдавшим переизбытком фантазии зодчим, маяк на Фаросе, одно из чудес света, кажется, восьмое по счету — в общем, весь этот дивный город представлял собой сцену, восхититься которой у Наоми уже просто не было сил. Цитадель, которую они тогда созерцали с борта «Архимеда», напоминала сейчас невзаправдашнюю, будто из фильма или романа. Британский флаг, развевавшийся над главной башней, наводил на мысль, что война — нечто, в общем, несерьезное, все равно что взводу мушкетеров разогнать вооруженную луками свору папуасов.

Неттис была страшно довольна, что военный корабль так легко пересек Средиземное море. Она без работы не сидела — постоянно гоняла стюарда туда-сюда с записочками лейтенанту Байерсу, разместившемуся на верхней палубе.

В Александрии их на ночь разместили в британском госпитале, там, где обычно размещают медсестер. На следующее утро отправлялся их поезд. С изукрашенного каирского вокзала, через который когда-то давным-давно Митчи вела ее к поезду на Александрию, они должны были отправиться в Порт-Суэц.

Глядя в окно, Наоми подумала, что ни верблюды, ни их погонщики, ни зеленые лоскутки полей, ни укутанные в черное женщины, эти поля обрабатывающие, ничуть не изменились. Как не изменился и сам мир. Темнеющее небо над Суэцем указывало на приближение вечера. Когда поезд подошел к порту, Наоми увидела сидящих за столиками под портиками отеля «Грэнд пиир» британских военных, явно ждущих отправки туда, откуда Наоми со своими коллегами возвращалась. И зрелище наводило на мысль об оторванности от жизни, а не об активном участии в ней.

Поезд въехал прямо на пристань. Санитары бросились помогать дотащить багаж. На платформе выстроились в каре больничные коляски. Безногие инвалиды, лихо подколов у колен брючины отсутствующих ног, пытались увернуться от снующих повсюду санитаров. Безрукие, покуривая, спокойно расхаживали, всем своим видом показывая, что не прочь щегольнуть пустым рукавом.

Водоизмещение корабля, если верить прикидкам Кэррадайн, составляло около 16 тысяч тонн. Он, как принято говорить, мог похвастаться «изящным силуэтом» и носил имя «Деметрис». Огромные загрузочные люки были открыты настежь примерно на уровне причала, готовые вобрать в себя лошадей и артиллерийские орудия.

Мрачно-тягостное египетское утро оживлялось криками ходячих раненых: «Эй, в сторону! Дайте пройти, ребятки!» — и медсестер послушно пропускали к трапу. У этих раны были скрыты под формой, ничто не омрачало их веселья — скоро, теперь уже скоро, они доберутся до дома. Но не все были настроены столь благодушно. Кое-кого предстоящее прибытие на родину слегка пугало. Как Наоми.

Стоя на палубе, она увидела довольно большую группу потерявших зрение офицеров — все опасливо двигались с пока еще непривычными для них палочками. Их вели к нижнему люку. Они шли гуськом, держась за плечи друг друга, первым шагал санитар. До сих пор ей не приходилось видеть передвигающихся строем слепых. И сразу стольких. Где-то в середине колонны Наоми заметила лейтенанта Байерса, ничем не отличавшегося от других собратьев по несчастью.

И вот настала очередь медсестер взойти на корабль. Сопровождавший их стюард сообщал, что их каюты в секции А1. По пути к носу корабля медсестры миновали то, что в мирное время служило курительными салонами, библиотеками и гостиными. А вот прогулочную палубу участь мобилизации миновала — она так и оставалась прогулочной, то есть предназначенной для прогулок на свежем воздухе, но никак не для размещения раненых. Неттис без устали нахваливала корабль и даже захлопала в ладоши от радости, оказавшись в каюте с неожиданно большими иллюминаторами. Но Наоми не сомневалась, что восторг Неттис объясняется совершенно иными причинами, а именно — присутствием на борту лейтенанта Байерса.

За ужином их усадили рядом с капитаном и его третьим помощником в полупустой кают-компании. Капитан оказался шотландцем, и его уверенность, твердый взгляд и стойкость не сразил бы никакой вражеский снаряд. В кают-компанию вошли и остальные медсестры в длинных серых юбках и жакетах. Некоторых из них Наоми видела впервые. Некоторые были в возрасте Митчи и не успели отдышаться после подъема по трапам и соединяющим палубы лесенкам. Все они были из того уродливого здания в Каире, в котором разместился госпиталь, прозванный Луна-парком, а также из госпиталя в Исмаилии. Выяснилось, что почти половина из них потеряли на этой войне братьев, их и отправили домой, чтобы они смогли хоть как-то утешить родителей.

Под конец ужина выступила старшая сестра «Деметриса». Они уже успели покончить с вкуснейшим бифштексом с жареной картошкой и пудингом с патокой. Матрона была широкоплечей — наверняка выросла в сельской местности. Щеки ее украшала экзема. Она перечислила виды и продолжительность работ, которые им предстоит выполнить, график шестичасовых смен мало походил на изматывающий. И за два месяца пути к родным берегам лечение предстояло только терапевтическое, без какого-либо хирургического вмешательства. На борту было два небольших отделения: одно для офицерского и рядового состава, другое — инфекционное. Имелось и крохотное психиатрическое отделение. Среди раненых, страдавших депрессией и другими нервными расстройствами, буйных практически не было, да и те если и могли кому-то навредить, так в первую очередь самим себе. На носу и на нижней палубе разместили с полсотни больных сифилисом. «С улыбкой давайте им выписанные лекарства, а всем остальным будут заниматься санитары». Ну, а большинство остальных отправлявшихся домой, чье состояние опасений не вызывало, заняли обычные каюты, и большие, и малые.