Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Отдыхай, как тебе вздумается. Можешь и верхом поездить, если хочешь. Это ведь был твой дом, только сейчас он стал моим.

Наоми в ответ чмокнула миссис Сорли, и та просияла. Отец не с беспокойством стал расспрашивать про Египет и Лемнос.

— Я мог потерять обеих дочерей, — сказал он.

Наоми поняла, что он близко к сердцу принял и заметку в «Сидней Морнинг Геральд», и слова мэра. Но и успел свыкнуться с мыслью, что как-никак выпестовал героиню.

Когда семья сидела за воскресным жареным барашком и отец с самым серьезным видом уткнулся в свою тарелку, а миссис Сорли то и дело одаривала ее сияющим взглядом, Наоми подумала про мачеху: ты будешь навзрыд рыдать над его могилой, но в отчаяние не впадешь. И будешь дальше жить хоть и скорбя, но она никогда не возьмет над тобой верх.

Неделю она прожила в эвкалиптовых стенах их с Салли спальни. Исходивший от фундамента запах креозота и куда более близкий к природе запах скипидара, впитанный фундаментом, заставляли то и дело вспоминать о том, как она в один прекрасный день бросила Салли, свою родную сестру, и уехала из этих стен. И еще, разумеется, о том, что теперь она исполняла свой долг не просто так, а под бременем приписываемого ей героизма. Несмотря ни на что — ни на любовь отца, ни на доброту и отзывчивость мачехи, — она просто не замечает проявления благодарности и то, что ее сводные брат и сестра хотят с ней общаться. Просыпаясь по ночам, она думала о своем сгорающем от нетерпения капитане с искалеченной ногой. Иногда ей вспоминался и поразивший ее воображение Кирнан. Тот сошел с корабля в Мельбурне и отправился в свою странную семейку квакеров. Вспоминать и Шоу и Кирнана было, несомненно, приятно, но едва ли к этим воспоминаниям примешивались более глубокие чувства.

За завтраком в последнее утро перед отъездом она, повинуясь внезапному порыву, схватила огрубевшие, мозолистые руки отца и поцеловала. Едва увидев их, Наоми тут же вспомнила, что отец готов был нанимать работников со стороны, лишь бы руки его дочерей не стали такими же грубыми и мозолистыми. При расставании на причале Ист-Кемпси, где Наоми дожидался «Карравонг», миссис Сорли, крепко ее обняв, прошептала:

— Ты поцеловала его руки. Ты даже не представляешь, как много это для него значит.

Она была в самом решительном настроении, воспользовавшись положением автора «Геральд». Не позабыла положить в пакет документов и вырезку — с готовностью опубликованную, правда, с купюрами цензора, посчитавшего необходимым скрыть от армии горькую правду трагедии «Архимеда». И выложила всю охапку прямо на стол старшей сестре, к которой явилась на собеседование в Сиднее. Наоми чувствовала, что забрезжила надежда. И возблагодарила чисто деревенскую проказу Шоу, видимо, это все-таки он догадался разослать ее творение в газеты. Она понимала, что обладает двумя уникальными для медсестры в гражданской больнице качествами: во-первых, опытом военно-полевой хирургии. А во-вторых, ей удалось выжить после крушения «Архимеда».

Таким образом, ей предстояло еще одно собеседование — и Наоми считала это успехом. Теперь она предстала перед пожилой старшей сестрой и совсем пожилым полковником, который сказал, что долго жил в Египте, но потом все же вернулся на родину.

— В моем лице вы имеете дело не с врачом, — чистосердечно признался он. — Мои функции — чисто административные.

Изучив личное дело Наоми, полковник с явным удовлетворением отметил, что ее использовали при сортировке раненых, то есть определении очередности оказания помощи раненым и травмированным с целью увеличить число выживших. По правде говоря, в это прекрасное и солнечное летнее утро как раз об этом Наоми совсем не хотелось вспоминать.

— Насколько я понимаю, и ваша сестра — тоже ваша коллега.

— Да, — подтвердила Наоми. — Сейчас она на Лемносе, в стационарном госпитале.

Салли тоже была аргументом в пользу возвращения.

— Хочу заметить, здесь упомянуто, что вам, к сожалению, присуще упрямство. Ах, Боже мой! — это же было при Спэннере. А вот тут вижу, полковник Лезерхед усматривает для него кое-какие смягчающие обстоятельства. Однако в будущем вашей склонности к бунтарству мы потакать не намерены. Вы меня понимаете?

Наоми заверила полковника, что понимает.

Тот повернулся к старшей. Бог ты мой, и этот туда же, мелькнула в голове у Наоми, ну точь в точь Спэннер. Сам ничего решить не в состоянии.

Но Наоми ждала исключительно приятная новость — ее приняли. Теперь не придется делить Австралийский континент с миссис Сорли.

Через две недели из Мельбурна отплывает судно, сообщил полковник. «Позже вас проинформируют о деталях, а также пришлют необходимые проездные документы».

Полковнику хотелось по-рыцарски припасть губами к ее руке. Но он этого не сделал, а то быстро убедился бы в том, что дама сердца из Наоми никудышняя.

— Могу я вас поздравить? — осведомилась старшая сестра.

Скорее из вежливости, чем повинуясь страсти, она все же решила написать Робби Шоу. Только эту новость, ничего больше. Никаких мелодрам. И вот какой пришел от него ответ.

Есть крохотная надежда, что меня отправят в составе транспортного подразделения. Организация железнодорожных перевозок и так далее. И все же лучше там, чем здесь. Написал бы подробнее, да вот бегу с одного собеседования на другое. Постоянно думаю о вас.

Ваш преданный друг (понимаю, что вам не хочется, чтобы я обращался к вам по-другому)

Салли едва не столкнулась с Онорой Слэтри в коридоре отеля «Гелиополис Палас». Из двухстворчатых дверей в расположенный неподалеку танцзал доносился гул разговоров — в танцзале по всей ширине стояли койки, составленные бог знает во сколько ярусов, у Салли не было времени посчитать. Даже верхние галереи в танцзале, и те заставили койками. Казалось, полы галерей и подпорные колонны просто не выдержат и рухнут.

Офицерская гостиная, полночь.

— Пойдемте выпьем по стаканчику, надо же в конце концов поставить точку на этом окаянном годе. Лайонел Дэнкуорт тоже будет.

— Дэнкуорт был ранен?

— Да, ему отстрелили часть уха. Слух не пострадал.

Из уст Оноры эта новость прозвучала не так страшно.

Похоже, ее слишком волновала пара дюймов, на которые сократилось ухо ее возлюбленного, — что такое ухо по сравнению с головой?

Мудрое остался позади, а в Гелиополисе кипела жизнь, так что для мечтаний времени не оставалось. В огромных помещениях шла суматоха — бодрые, громкие голоса заглушали шепот, а выздоравливавших было куда больше, чем больных.