Томас Кенэлли - Дочери Марса

С облегчением откинувшись на спинку сиденья из бархата и кожи купе первого класса, Лео сказала:

— Жаль ребят, которые едут в третьем классе на деревянных скамейках.

В длинном составе медсестры занимали от силы пару вагонов — живой дышащий буфер между головными офицерскими вагонами с офицерами и суровыми хвостовыми, где ехали массы пехотинцев, стрелков и саперов, санитаров и вспомогательного больничного персонала. Поезд стремительно уносил их от старого марсельского порта, от вида на навевающий воспоминания о графе Монте-Кристо прибрежный замок Иф и доминирующий над городом кафедральный собор, а также от более мирских соблазнов вроде каирских, толкавших австралийцев на нарушения дисциплины. Почти всех из них, прибывших из Египта на кораблях, в течение часа посадили на поезд, который шел на куда менее легкомысленный север Франции. Двигаясь на север по непотревоженным войной районам Франции, они глазели на привокзальные площади и церковные шпили, здания мэрий и отелей с развевающимися триколорами. Состав тащился по боковым путям, пропуская другие эшелоны, набитые французскими солдатами — пуалю, — в серо-голубых мундирах. В долине Роны, где дорога шла между вспаханных полей, медсестры, родившиеся на фермах, не могли удержать восторга при виде обещающей хороший урожай шоколадной земли. Девушки были родом из мест, не знавших древней истории, поэтому не могли отвести глаз от серых средневековых донжонов, которые местные крестьяне считали самым обычным делом, приковывали внимание.

На вокзале в Арле французские барышни раздавали из больших корзин распятия любому, готовому принять дар, пассажиру. Городские дамы протягивали в окна вагонов яблоки, апельсины и вино.

Четыре часа они проторчали на боковых путях у Авиньона, глядя на возвышающийся над мостом папский дворец и скромные пригородные дома, едва видневшиеся за полями в фиолетовых сумерках. В Лионе они с солдатами выстроились в очередь к вокзальным колонкам с кувшинами для воды, взятыми из купе, и одолженными у проводника умывальными чашками. Салли наполнила одну из этих напоминающих графин бутылей, выпрямилась и встретилась взглядом с Карлой Фрейд.

— Я уже заметила тебя, — принужденно проговорила Фрейд. Она тоже несла графин. Словно они продолжали печальный разговор, начатый на Лемносе. — Как ты?

— Карла! — радостно закричала Салли. Она поставила графин на землю и обняла ее.

— Ах, — выдохнула Фрейд, — ты по мне скучала?

— Ну конечно, — воскликнула Салли, по-прежнему чувствуя вину. Она поняла, что они пытались ее забыть.

— Я и не знала, что ты думала обо мне. Ни писем, ни визитов в Александрию.

Фрейд отнюдь не собиралась жаловаться и уж тем более кого-то винить. Обвинителем выступала ее грусть, но обвинителем суровым.

— Нам не дали времени, — сказала ей Салли. — Послали нас прямо в Гелиополь.

И знала, что говорила неправду.

— Да, и полагаю, почта до вас не дошла. Можно я подойду к крану, ты не против? Тут за мной целая очередь.

Салли отошла и подняла свой графин. Подождала, пока Фрейд наберет воду. Подошли Онора и Лео и тоже ждали, чтобы поговорить с Фрейд. Ожидали они ее с какой-то торжественностью. Но торжественность была явно неуместна.

Фрейд закончила наполнять графин и подошла к ним. Онора, а за ней Лео поцеловали ее в щеку.

— Мы не знали, где ты! — воскликнула Леонора.

— Надо было хорошенько поискать, — сказала Фрейд. Она хотела их немного помучить. А потом спокойно сказала: — Я знаю, как это бывает. Вы думали, что изнасилование заразно. Для вас я все равно, что умерла. Не беспокойтесь. Я бы, возможно, поступила точно так же. Вы не знали, что сказать, а я бы, наверное, обиделась, что бы вы ни сказали.

Салли проговорила:

— Ты абсолютно права. Мы поступили безобразно.

— Но Наоми мне пишет, — сказала им Фрейд. — Наоми всегда умеет найти нужные слова. Так или иначе, меня отправили в британский госпиталь в Александрии. И это было правильно. Там я смогла все начать с нуля. Так что забудьте, что я говорила.

Однако в разгар суеты у крана Салли с удивлением поняла, что и не думала разыскивать Фрейд, считала, что с ней все кончено.

— Но вот чего я не потерплю, — сказала Фрейд, — так это если вы начнете распускать здесь обо мне сплетни. За это я вас просто возненавижу.

— За кого ты нас принимаешь? — удивилась Онора.

— За тех, кто действует из лучших побуждений. Как те генералы в Галлиполи.

— О, даже не знаю, что сказать, Карла, — сказала Онора. — Но, по крайней мере, тот парень мертв…

— А значит, все в порядке, да? — съязвила Карла, как-то очень странно — с иронией и высокомерием одновременно. — Послушайте, я должна отнести это девчонкам. Но мы могли бы встретиться где-нибудь. То есть не волнуйтесь, я имею в виду, что в наше время мы все глупые сучки.

Она подняла и закрыла графин. Они тоже вернулись в свое купе, а потом поезд тронулся.

Они часто просыпались, поскольку состав то и дело отводили на запасные пути, и он подолгу там стоял, да и мысли о наплевательском отношении к Фрейд мешали спать. А утром они глядели из вагонов на ровные поля, где копошились старики. По краям перелесков пестрели колокольчики и ирисы, маня в яркие дали. Приближался Париж, но, хотя они даже видели Эйфелеву башню, он повернул к Версалю, и великий город растаял несбывшейся мечтой. Они дали друг другу слово, что в ближайшее время туда доберутся.

В какой-то момент, когда Салли еще спала, солдаты сошли с поезда. Она проснулась и увидела, что они выстроились в длинные колонны для посадки в двухэтажные автобусы, она таких до сих пор никогда не видела. Неужели этих людей повезут на автобусах прямо на фронт? Когда те уехали, медсестер и санитаров тоже попросили выйти и пересесть в старомодные автобусы, которые доставят их куда им предписано. Их распределили в Руан, они видели Фрейд, которая садилась в автобус, по слухам, идущий в британский госпиталь в Вимрё.

Они миновали несколько неприметных деревушек, где дома стояли вплотную к обочине узкой дороги, недоставало лишь прелести зеленеющих полей. Их уже не мучили фантазии. Они понимали, что живущие здесь люди ничем не отличаются от тех, что живут в Дангоге или Дениликине. Салли немного удивил лишь непривычный вид булочной на площади и статуи Девы Марии и распятия на перекрестках. Здесь и дальше восток, ближе к фронту, Христос и Богородица, по-видимому, служили французским солдатам чем-то вроде залога защиты и вышнего покровительства. Медсестры дремали, склоняя головы на запотевшие стекла автобуса.

Миновав полудеревенские окрестности Руана и бросив взгляд на мутную Сену, ту же реку, что текла через Париж, они въехали в украшенные орнаментом ворота с каменной аркой, металлические буквы на которой гласили: «Шамп-де-Кур-де-Руан», а указатель за воротами — «Ипподром Руана». Автобус протарахтел мимо конюшен, где трудились плотники в солдатской форме. Их глазам открылась уже знакомая перспектива бараков и палаток, и они въехали в открытый двор, окруженный бараками, раскрашенными в цвета разных корпусов и дивизий с эмблемами кенгуру и страуса эму. Автобус встречали санитары с папками руках и направляли медсестер к их палаткам по утрамбованным дорожкам, огороженным стенами из мешков с песком на уровне пояса. Можно было сказать: Бердвуд-стрит, номер семнадцать. И указать на настоящую улицу — со столбиком с названием, как в каком-нибудь поселке. Все улицы носили названия по фамилиям австралийских генералов, а одна — начальника медицинской службы. А на огромном ипподроме с поблескивающими вдалеке у скакового круга перилами и кирпичной стеной, отмечающей периметр медицинского городка, располагался австралийский госпиталь общего профиля.