Томас Кенэлли - Дочери Марса

Ее отличало странное отсутствие сдержанности, а искренность почти обескураживала. Было ясно, что в лице Наоми она обрела верного соратника. Ее слова заставляли лицо Наоми светиться сознанием цели. Едва Салли, как некогда Наоми, успела привыкнуть к роскоши обивки и красному дереву, как шофер завел мотор.

Когда они оставили позади арочные ворота, леди Тарлтон вновь обратилась к Салли, которая глазела в окошко, словно через стекло этого чуда техники мир предстает иным.

— А вы не хотите присоединиться к нам, мисс Дьюренс? В шато, я имею в виду.

Салли сразу же подумала о лейтенанте Констебле и его изувеченном лице, и у нее возникло ощущение, что леди Тарлтон что-то недоговаривает.

— Весьма польщена… — сказала она.

Леди Тарлтон покачала головой.

— Понимаю, — проговорила она со странной улыбкой, опасно балансирующей на грани вульгарности. — Сестры могут любить друг друга. Но иногда в госпитале есть место только для одной.

— Не в этом дело, леди Тарлтон, — попыталась возразить Салли.

Но все трое прекрасно понимали, что именно в этом.

Салли и Наоми вышли на площади Руана — здание мэрии на одной стороне и ошеломляющая затейливость собора, куда ее водил Чарли, на другой. Едва огромная машина отъехала, Наоми и Салли, переглянувшись, одновременно рассмеялись, словно две девчонки, только что прошедшие собеседование у чудаковатой школьной директрисы. Они направились прямиком в кафе, маленькую деревянную забегаловку с выставленными прямо на площади столиками. Наоми подняла лицо к солнцу, отчего Салли тоже ощутила прилив радости. Это был особый день, когда даже сестры с таким непростым прошлым могли сесть рядом и думать: «Если бы нас сейчас видели, как мы сидим тут прямо на старинной площади, попиваем крепчайший черный кофе и лакомимся не какими-нибудь, а настоящими французскими пирожными!»

— Знаешь, — сказала Наоми, — странно. Мне кажется, что здесь и сейчас мы счастливее, чем в той нашей прошлой жизни.

— Ты имеешь в виду на Лемносе?

— Нет. Дома.

— Ты писала, что старшая сестра Митчи вернулась? — спросила Салли, пытаясь направить разговор в более безопасное русло. — Как ей это удалось?

— Исключительно сила воли. Она одинокий человек, родственников почти нет. Ей просто страшно остаться без цели в жизни, для нее это конец.

— Но мы тоже одинокие.

— Да, — согласилась Наоми, — но все-таки несколько моложе. И кроме того, в один прекрасный миг все может измениться. Замужество уже не кажется мне чем-то немыслимым. Чем дальше я от округа Маклей, тем менее невероятным оно выглядит.

— Робби Шоу?

— Не знаю. Я ему написала и фактически отказала. Но он упорствует.

— Хочет стать твоим женихом?

— Сказав, что замужество уже не представляется мне чем-то немыслимым, я не имела в виду никого конкретно. Мне начинает казаться, что брак с Робби Шоу невозможен. Я не расположена к нему. Мне следует написать ему еще раз, но я все тяну и тяну. А дело в том, что чем дальше я от него, тем более невозможным мне кажется выйти за него замуж. А ведь все должно быть наоборот. Он хороший человек, положительный. Но считает, что во мне есть нечто такое, чего на самом деле нет и отсутствие чего я пытаюсь скрывать. И ты понимаешь, что это опасная иллюзия. Однажды прозрев, он никогда мне этого не простит, нас ждут двадцать или тридцать лет сплошного несчастья. А у меня на эти ближайшие двадцать или тридцать лет совершенно иные планы.

— А тебе не кажется, что в этом и есть суть брака? — спросила Салли. — Могут ли мужчина и женщина не питать взаимных иллюзий?

Повисло молчание. Обеим не хотелось распространять сказанное Салли на родителей.

— Нет, — проговорила Наоми. — Я думаю, в брак следует вступать с открытыми глазами. Совсем иное дело иллюзии Робби Шоу насчет возвращения сюда, когда одна нога у него на пять дюймов короче другой. Да, старшую сестру Митчи вернули. Но полагаю, что не без волшебного вмешательства леди Тарлтон. А у Шоу никакой леди Тарлтон нет. Он обивает пороги военных комиссариатов, и все без толку — ему отказывают, а потому у него могло сложиться впечатление, что и я действую примерно так же. Но послушай, ты писала, что кого-то там встретила?

К вящему удивлению Салли, этот разговор не вызывал у нее неловкости.

— Сын адвоката, Чарли Кондон, — сказала она. — Он забавный и с очень живым умом, хотя могу себе представить, что в жаркий день его одержимость древними постройками может показаться и слегка утомительной. Однако со временем ему понадобится умная женщина. Он и сейчас хороший рисовальщик, но намерен совершенствоваться и дальше. Он даже хочет рисовать аборигенов. Белые округа Маклей интересуют его куда меньше. Он говорит… Короче, он понимает, что такое город. Такое может сказать лишь тот, кто уехал очень далеко и когда все сильно уменьшается в размерах. Вся эта показуха бушленда.

Поразмыслив о недостатках городской жизни, обе решили, что эту тему развивать не стоит.

— Но Чарли пока не участвовал в боях, — проговорила Салли. — И я не хочу, чтобы участвовал. Осколок может в мгновение ока оборвать жизнь человека с такой тонкой душой, как у него. Равно как и других людей с тонкими душами.

После чего она поведала Наоми, как Чарли к ней приезжал и заказал стол телеграммой. И про себя подумала — раз о таком можно рассказать, то и остальное нет смысла скрывать. И однажды она так или иначе обо всем ему расскажет. И о своей вине. И поблагодарить его не позабудет.

Оставалась еще одна тема — миссис Сорли. Обе получали от нее письма — очень милые, разумные и сдержанные.

Наоми признала, что у этой женщины истинное чутье.

— Поэтому нам и в будущем следует быть с нею честными, не так ли?

— Похоже на то.

Обе сестры прекрасно сознавали, что превращению их в дочерей миссис Сорли мешает страх полюбить эту неведомо как вошедшую в их дом женщину, что любовь к ней окажется сильнее, чем любовь к матери, с которой их связывали узы плоти и крови и леденящий душу «удар милосердия».

После утреннего кофе Салли повела Наоми в собор и показала ей все, что показывал ей самой лейтенант Кондон. Затем они почти с облегчением от того, что встреча окончена, увидели большой лимузин, приехавший на площадь за Наоми. Салли махала на прощание так же энергично, как и Наоми. Несмотря на их сближение в Александрии, они все еще не до конца были откровенны друг с другом. Но французское свидание прошло хорошо.

Пульс и давление капитана Констебля были такими же, как у здорового молодого человека, хотя он и страдал бессонницей. Даже ночью Салли редко видела его глаз закрытым, и он часто хотел что-то записать. И лишь иногда, только в самые мрачные минуты, в написанном им чувствовалась жалость к себе.