Валерий Залотуха - Садовник [сборник]

Анна поднимает на Кузьмича вопросительный взгляд. Тот виновато разводит руками.

– Частенько нашего брата-матроса ваша сестра обижала, когда мы надолго в море уходили… А – это «четверка». Качает же на борту. Часто давится народ. Но теперь такое с вами долго не случится. Гарантирую! – Он смотрит на часы. – У-у, загостился я у вас! Автобус, метро, потом электричка. – Поднимается. – Ну, спасибо вам, Анна Иоанновна, за всё. Да, от Олежки привет. Большой. Ну, до свидания. – Кузьмич говорит это на ходу, пожимает руку растерянной Анны и уходит.

Анна стоит перед закрытой дверью. Слушает, как уезжает лифт.

– Но как же… – растерянно говорит она и торопится к окну, смотрит вниз. Его не видно. В дверь звонят. На пороге Кузьмич. Улыбается виновато.

– Вот вам и возраст не имеет значения! – восклицает он. – Зачем я к вам ехал?

– Зачем? – спрашивает Анна все еще растерянно.

– Чтобы зонтик вернуть, правильно?

– Правильно…

– А я его вернул?

Анна пожимает плечами.

Кузьмич смеется.

– Как же я его мог вернуть, если я его дома забыл! – Он хлопает себя по лбу. – Склероз! Ну, теперь Анна Иоанновна, уж вы к нам! У нас, конечно, не город – зато природа! Свежим воздухом подышите. Записывайте адрес.

59. Поселок Большие Сосны. День

Кузьмич встречает Анну на автобусной остановке. Вид у него смущенный и озабоченный.

Анна: Что-то случилось?

Кузьмич ( торопливо направляясь к своему дому ): Случилось, да… Влюбился! По уши влюбился!

Анна останавливается.

– Кто?

– Ну не я же. Олег.

Анна: Так это же прекрасно!

Кузьмич: Прекрасно, когда и она… А она – нет.

Анна: А кто она?

Кузьмич: Девочка из их интерната. Зовут… Аня!

Анна: Она…

Кузьмич ( кивает ): Незрячая тоже, да.

Анна: Но они же… не видят…

Кузьмич останавливается, смотрит на Анну, размышляя, поймет ли она то, что он сейчас скажет, и, решив, что поймет, говорит:

– Эх, Анна Иоанновна, Анна Иоанновна, это мы зачастую в упор человека не видим, а они… Они его чувствуют! И не только человека… Мы с Олежкой каждый вечер на крышу забираемся и на закат глядим… Я гляжу, а он… Мне иной раз и не хочется: спина болит, дел полно, а он: «Нет! На крышу!» Вот что он там видит? Что-то видит… – Кузьмич думает, молчит и, вздохнув, повторяет: – Что-то видит…

60. Дом Мурашкиных. День

Кузьмич подводит Анну к закрытой двери чулана, указывает пальцем:

– Закрылся в чулане на швабру и не открывает.

– Ему там не страшно? Там же темно… – говорит Анна.

Кузьмич смотрит на нее непонимающе.

– Извините, – говорит Анна, осознав свою оплошность.

– Закрылся и плачет. Не хочет, чтобы я его слезы видел. – Кузьмич прислоняется ухом к двери. – Плачет… Может, вам откроет… Олег! – кричит он притворно-жизнерадостно. – Олежка… К нам приехала тетя Аня за своим зонтиком! Помнишь, мы в Москве во время грозы познакомились? ( Прислушивается. ) Плачет! Может, вы что-нибудь скажете?

На лице Анны растерянность.

61. Там же

Они сидят у двери чулана на корточках и разговаривают шепотом. Точнее, говорит Кузьмич. Анна слушает.

– У него мать была – красавица! Я же моряк, все время в море, и поэтому долго не женился. А однажды сошел на берег, увидел ее и все забыл. Мне сорок, ей двадцать. Катя… Поженились, ушел в море, оставил беременной… Возвращаюсь – ни ребенка, ни жены… Он же не только слепой, он с церебралкой родился.

– С чем?

– С церебральным параличом. Она его в дом малютки сдала, сама в Германию уехала на пмж, замуж там вышла. Тогда все уезжали, время было тяжелое, голодное. А она молодая, красивая, ей надо жизнью наслаждаться. Кто ее осудит? Я лично нет. Она и сейчас в Германии живет, замужем.

– А вы вдвоем с грудным ребенком остались?

– Ну да.

– Пеленки стирали?

– Еще как наловчился! У меня тут целая прачечная была. Да это б ладно, что грудной, больной – вот что плохо. Все время плакал, днем и ночью. Сердце разрывается. И знаете, что помогло? Музыка. Джаз!

– Джаз?!

– Ну да, джаз. Я из плавания пластинки привозил. Поставил один раз – смотрю, замолчал… Так и жили потом – он слушает, я стираю. Джаз! Я его всегда любил. И Олежка любит очень. Из-за этого джаза все и случилось. У них в интернате концерт к выпускному вечеру готовится, и он решил петь, он вообще петь любит. Чтобы Аня, та Аня услышала… А директриса джаз не признает. Сталина Ивановна… Сталин в юбке!

– Но у вас же есть инструмент? – указывает Анна на пианино.

– Инструмент есть, инструмент хороший. Трофейный. Батя мой его на себе из поверженного Берлина припер. Говорил: «Сын родится – будет играть». Сын родился, только, видно, во время моего рождения медведь мимо проходил и на ухо мне наступил.

– А Олег?

– У него слух отличный. Просто он раньше играть не мог. Церебралка – пальцы не слушались. А сейчас потихоньку разыгрывается.

– А что Олег пел?

– Что пел?

– Ну, напойте…

Кузьмич кашляет от волнения в кулак и пытается передать мелодию, но ничего не получается.

– Ой, – смущенно говорит Анна.

Кузьмич сокрушенно кивает.

– Думаю, Анна Иоанновна, тот проклятый медведь не только мне на ухо наступил, он туда еще и помочился, – признается он. – Что-то американское он пел. А Сталин в юбке говорит: «У нас тут не Америка».

– А по-русски можно?

– По-русски – пожалуйста.

Анна на секунду задумывается, подходит к инструменту, начинает играть и петь:

Советская песня звучит как джаз.

Кузьмич разводит руками. Дверь чулана отворяется, на пороге стоит Олег.

62. Там же

Анна и Олег сидят рядом у инструмента и играют в четыре руки. Анна подсказывает слова, Олег поет:

Кузьмич выходит на цыпочках в кухню, достает из глубины стола начатую четвертинку, наливает рюмку, выпивает, занюхивает хлебушком и слушает, блаженно улыбаясь.

63. Там же

Втроем они сидят за столом и пьют чай с вареньем и сушками. Олег в темных очках. Анна с удивлением наблюдает, как точны, безошибочны его движения. Настроение у Олега отличное. Он прямо-таки сияет от счастья.

– Пап, расскажи, как ты корабельный якорь с Дальнего Востока сюда привез! – просит он, лукаво улыбаясь.

– Да я уже сколько раз тебе рассказывал… – смущается Кузьмич.

– Анне Ивановне расскажи!

– И-оанновне, – строго поправляет отец и доверительно рассказывает Анне: – Когда я на сушу насовсем сходил, мне наш личный состав сделал подарок – якорь.