Валерий Залотуха - Садовник [сборник]

Анна смотрит на Кузьмича с уважением:

– Наверное, непросто стать старшим матросом? Как ими становятся?

Кузьмич скромно пожимает плечами.

– По возрасту. – Он переводит взгляд на покрытый рябью телеэкран. – Эх, только бы на размагнитилась… – Изображение наконец появляется. – Не размагнитилась! – радуется Кузьмич.

На экране – мордатый мужик в тельняшке, смотрит лукаво.

– Вот он – Кошкин! – обрадовано восклицает Кузьмич. – Вот такой мужик! Он всю нашу жизнь на судне на камеру фиксировал.

– Дорогой Кузьмич, – говорит с экрана боцман. – Пусть этот фильм в трудную минуту поднимает тебе не только настроение, но и кое-что еще…

– Не размагнитилась, – нежно говорит Кузьмич.

Пошел фильм. На экране появляется белоснежный океанский лайнер.

– Это не наш… – сообщает Кузьмич. – У нас попроще был.

Звучит немецкая речь. Кузьмич недоумевает, а Анна начинает все понимать.

– Да что же это такое? – никак не может врубиться Кузьмич. – Может, прокрутить?

– Пожалуйста, – говорит Анна и прокручивает.

Оказывается, это порнофильм, и невольные зрители попадают в самое пекло.

– Это… Анна И… Анна И… – от волнения Кузьмич даже стал заикаться. – Выключите, пожалуйста…

– Нет уж, раз начали, надо досмотреть. Чем кончится… Что она там сказала? «Дас ист фантастиш?»…

– Анна И…оанновна! – Кузьмич вскакивает, закрывая грудью экран. – Ну, Кошкин, ну гад! Ну, он мне встретится! Это он мне отомстил, гад. Я ведь эту гадость за борт выбрасывал, потому что это ведь… один душевный и телесный вред, а он…

Анна усмехается:

– Я вас прекрасно поняла, Геннадий Кузьмич, – все как надо: ерша, порнушку и в койку? По полной программе?

– Анна И… Да вы что?

Анна играет, и играет с удовольствием.

– Господин Мурашкин! Отныне прошу не подходить ко мне близко! Я буду общаться с вашим сыном, но не с вами. Вон, старый развратник!

68. Там же

Анна подбегает к окну и смотрит вниз. Там стоит смятенный Кузьмич и с надеждой смотрит вверх. Анна бросает в него злополучную кассету. Кузьмич обхватывает голову руками, как перед взрывом, потом хватает упавшую кассету, пытается порвать пленку и запутывается в ней, как Лаокоон.

Анна хохочет, да так, что садится под окном на пол. В ее глазах счастье.

69. Дом Мурашкиных. День

Анна занимается с Олегом. Она играет, он поет:

В открытую дверь видна кухня. Кузьмич на цыпочках несет тяжелую кастрюлю. В сторону Анны он даже не решается смотреть.

70. Там же

Олег распевается, Анна смотрит в окно и наблюдает забавную картину: Кузьмич разговаривает с внимающим ему петухом (говорит он, разумеется, и за петуха). Петух в чем-то обвиняет Кузьмича, тот оправдывается, но неубедительно, отчего выглядит совсем жалким. Наконец петух начинает наступать на пятящегося человека, толкать его в грудь и бить кулаками по скулам (кулаки, разумеется, Кузьмича). Один удар такой сильный, что Кузьмич падает на землю, но тут же вскакивает, оглядывается, не видит ли кто, вздыхает и начинает сыпать на землю куриный корм. Анна хмыкает, не удержавшись.

– Плохо? – спрашивает Олег.

– Хорошо, – говорит Анна.

– А как вы думаете, Ане понравится?

– Еще как понравится… Хватит болтать, всего два дня осталось. Боюсь, не успеем. Знаешь что, сегодня съезжу домой, а завтра, чтобы не терять время, останусь ночевать у вас.

71. Поселок Большие Сосны. День

Анна выходит из автобуса, недоумевая. Армейские машины, бронетранспортеры, спецназ в масках. В воздухе кружит военный вертолет. Анна спешит к дому Мурашкиных, подозревая, что там что-то случилось. Перед домом стоит «мерседес» с немецкими номерами. Анна входит во двор. Навстречу идет Кузьмич, но не сразу замечает Анну, настолько он расстроен, обескуражен, смят.

– Что тут у вас происходит? – спрашивает Анна, указывая взглядом на вертолет.

– Это… – Кузьмич расстроено машет рукой. – Давыда берут… Одноклассника моего.

– За что?

– Говорят, на красный свет проехал, штраф не заплатил. По радио сказали: «Закон у нас один для всех».

Анна усмехается, говорит негромко:

– Не простили.

– Что? – не понимает Кузьмич.

– Ничего. Вы так расстроены. Не уверена, что он так расстроился бы, если бы вас забирали.

– Кто знает… – говорит Кузьмич, еще раз машет рукой и, забыв вдруг об Анне, идет к дому и скрывается в нем.

Анна останавливается в нерешительности, смотрит на «мерседес», медленно идет назад, но у самой калитки останавливается и направляется в дом.

72. Дом Мурашкиных. Тогда же

Анна входит, останавливается, прислушивается.

В доме звучит напористая немецкая речь. За накрытым к чаю столом сидят Кузьмич, Олег, незнакомый лысенький мужчина и, спиной к Анне, крупная светловолосая женщина. Кузьмич видит Анну, приподнимается.

– А это Анна Иоанновна, училка из музыкалки. Уроки пения нашему Олежке дает. У нее папа тоже немец…

Женщина оборачивается. Это русская женщина, переставшая быть русской и не ставшая немецкой, грубая, вздорная и безвкусная.

– А это Катя, Олежкина мама… Приехала из Дюссель… никак не могу выговорить… Из Дюссель…

– Не важно откуда, важно зачем, – говорит женщина. – Очень приятно. – В речи ее противный немецкий акцент. – Сегодняшний урок придется отменить и вообще заканчивать. – Она оборачивается, показывая, что разговор окончен, но Анна продолжает стоять.

– Ах, да, – вспоминает женщина, достает кошелек, долго в нем роется, вытаскивает купюру, подходит к растерянной Анне и сует ей в руку.

– Здесь десять евро, – говорит она и прибавляет назидательно: – Это очень большие деньги. Вы свободны. Данке шён.

Она возвращается к столу, а Анна продолжает стоять, держа в руке купюру.

Немец что-то робко говорит, женщина по-немецки же возражает, и тот замолкает.

– Я не поеду, – сдавленно произносит сжавшийся, совсем потерянный Олег.

– Ты – мой сын, а я – твоя мать, и ты поедешь туда, куда я скажу, и будешь делать то, что я скажу, – говорит женщина тоном, не терпящим возражения.

– Вот, Катя хочет Олежку забрать к себе… Говорит, там медицина, может, операцию сделают, – сообщает Кузьмич Анне через голову своей бывшей жены. – А дом, говорит, надо продать…

Женщина оборачивается, смотрит на Анну, выражая предельное недоумение:

– Вы еще здесь? Я же сказала – свободна.

Анна бросает на пол деньги, мгновенно преображаясь в львицу, тигрицу ли, словом, в разъяренную женщину, подскакивает, упирая руки в бока:

– Нет, это ты, милочка, свободна!

Женщина в испуге отшатывается, этого она не ожидала. Ее немчик привстает, пытаясь защитить, но и ему тут же достается: