Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

Наяву же я тащу брата по дорожке к кафе на берегу канала.

— Тебе понравится, — поясняю я ему, — мы поедим мороженого, выпьем горячего шоколада и колы.

— Тебе нельзя сахар. Я все папе расскажу.

Я крепче сжимаю его руку. На дорожке к кафе стоит мужчина в пижаме и смотрит на воду. Во рту у него тлеет сигарета.

— Я хочу домой, — ноет Кэл.

Но мне не терпится показать ему снующих по дорожке крыс, яркие листья, облетающие с деревьев, то, как люди чураются трудностей, и объяснить, что этот мужчина в пижаме честнее и проще торопливо семенящей вслед за нами Зои с ее большим ртом и дурацкими белокурыми локонами.

— Иди отсюда, — не оборачиваюсь, бросаю я ей.

Она хватает меня за руку:

— Почему ты вечно делаешь из мухи слона?

Я отпихиваю ее:

— Не знаю. А ты как думаешь?

— Это же никакой не секрет! Уйма людей знает, что ты больна. Джейку все равно, но теперь он считает, что у тебя крыша поехала.

— Так и есть.

Прищурившись, она смеривает меня взглядом:

— Знаешь, я думаю, тебе нравится, что ты больна.

— Ты уверена?

— Ты не можешь быть как все.

— Ты права, так оно и есть. Какая ты умная! Хочешь, поменяемся?

— Мы все умрем, — произносит Зои так, словно это только что пришло ей в голову и она ничего не имеет против такой перспективы.

Кэл тянет меня за рукав.

— Смотри, — показывает он.

Мужчина в пижаме вошел в воду. Он плещется на мелководье и хлопает руками по воде. Купальщик равнодушно смотрит на нас и улыбается, сверкая золотыми зубами. У меня по спине пробегает холодок.

— Эй, красавицы, не хотите окунуться? — кричит он с шотландским акцентом. Я никогда не была в Шотландии.

— Давай залезай, — подначивает Зои. — Чего же ты?

— Ты мне приказываешь?

— Да, — отвечает она со злобной усмешкой.

Я оглядываю столики у кафе. Люди смотрят в нашу сторону. Они подумают, что я наркоманка, ненормальная, что по мне психбольница плачет. Я заправляю платье в трусы.

— Что ты делаешь? — шипит Кэл. — На тебя все смотрят!

— А ты притворись, что ты не со мной.

— Я так и сделаю!

Я снимаю туфли; Кэл упрямо садится на траву.

Большим пальцем ноги я пробую воду. Она такая холодная, что нога тут же коченеет.

Зои трогает меня за руку:

— Тесса, не надо. Я пошутила. Не глупи.

Она что, вообще ничего не понимает?

Я захожу в воду выше колен; от меня с кряканьем шарахаются утки. В канале неглубоко, вода мутная. Наверно, на дне полно всякого мусора. В этой воде плавают крысы. Люди швыряют в канал консервные банки, тележки для покупок, шприцы и дохлых собак. Жидкая грязь хлюпает под ногами.

Золотозубый машет рукой, смеется и бредет ко мне, хлопая себя по бокам.

— Молодец! — говорит он.

Между его синих губ блестят золотые зубы. На голове глубокая рана, и по лбу на глаза сочится кровь. От этого я коченею еще больше.

Из кафе выходит мужчина и кричит, махая посудным полотенцем:

— Эй, вылезайте оттуда!

На нем фартук; тряся животом, мужчина наклоняется, чтобы помочь мне выйти из воды.

— Вы в своем уме? — пыхтит толстяк. — В этой воде можно подцепить любую заразу. — Он поворачивается к Зои: — Она с вами?

— Извините нас, — просит она. — Я не смогла ее остановить. — Зои встряхивает волосами, чтобы он поверил, что она ни в чем не виновата. Терпеть это не могу.

— Мы не вместе, — вмешиваюсь я. — Мы с ней вообще незнакомы.

Зои затыкается; мужчина из кафе в растерянности поворачивается ко мне. Он протягивает мне полотенце, чтобы я вытерла ноги. Потом говорит, что я сошла с ума. Что вся молодежь — сплошь наркоманы. Он разоряется, а я смотрю вслед Зои, которая уходит прочь. Она становится все меньше, пока наконец не скрывается из виду. Мужчина из кафе спрашивает, где мои родители, знаю ли я дядьку с золотыми зубами — тот как раз вылезает на противоположный берег и над чем-то хрипло хохочет. Не переставая ворчать, мужчина из кафе усаживает меня за столик и приносит чашку чая. Я кладу себе три куска сахара и отхлебываю маленькими глотками. Все на меня таращатся. У Кэла смущенный и перепуганный вид.

— Что ты наделала? — шепчет он.

Мне так сильно будет его не хватать, что хочется сделать ему больно. А еще хочется отвезти его домой и передать папе, пока я не погубила нас обоих. Но дома скучно. Там легко со всем соглашаться, потому что папа никогда ни о чем меня не попросит.

Чай согревает желудок. Пасмурное небо яснеет и тут же снова хмурится. Даже погода не может решить, что ей делать, мечется и совершает ляп за ляпом.

— Пошли на автобус, — говорю я Кэлу.

Я встаю и обуваюсь, держась за край стола. Посетители кафе делают вид, что не смотрят на меня, но я ощущаю их взгляды. И от этого чувствую себя живой.

— Это правда? — спрашивает Кэл по дороге к автобусной остановке. — Тебе нравится болеть?

— Отчасти.

— Ты поэтому прыгнула в воду?

Остановившись, я смотрю на него, в его ясные голубые глаза. Они в серую крапинку, как и у меня. На фотографиях, где мы с Кэлом сняты в одном и том же возрасте, нас не отличить друг от друга.

— Я прыгнула потому, что составила список желаний. Сегодня я должна со всем соглашаться.

На мгновение Кэл задумывается, пытаясь понять, в чем тут подвох, а потом широко ухмыляется:

— Значит, о чем бы я тебя ни попросил, ты согласишься?

— Именно.

Мы садимся в первый же подошедший автобус, залезаем наверх и устраиваемся сзади.

— Ладно, — шепчет Кэл. — Тогда покажи вон тому дядьке язык.

Когда я выполняю его просьбу, Кэл приходит в восторг.

— Теперь сделай козу той женщине на тротуаре и пошли воздушные поцелуи тем парням.

— Будет веселее, если мы сделаем это вместе.

Мы корчим рожи, машем рукой прохожим, громко выкрикиваем «какашка», «жопа» и «пиписька». Когда мы наконец нажимаем звонок, чтобы сойти, наверху, кроме нас, никого нет. Мы успели надоесть всем до чертиков, но нам наплевать.

— А теперь куда? — любопытствует Кэл.

— По магазинам.

— Ты взяла с собой кредитку? Ты мне что-нибудь купишь?

— Да.

Сначала мы покупаем радиоуправляемый вертолет. Он может взлетать на десять метров от земли. Кэл запихивает коробку в урну у входа в магазин и запускает вертолет, который летит над нами по улице. Мы идем следом, ослепленные его яркими разноцветными огнями, и заходим в магазин женского белья.

Я усаживаю Кэла с мужчинами, которые ждут своих жен. Так приятно стянуть платье не для осмотра, а для того, чтобы сладкоголосая продавщица сняла с меня мерку и принесла кружевной и очень дорогой лифчик.

— Сиреневый, — отвечаю я, когда она спрашивает, какой цвет. — И к нему трусики под пару.

Я расплачиваюсь, и она протягивает мне покупку в шикарной сумочке с серебристыми ручками.