Юрий Убогий - Что было, что будет

Перед уходом со службы Ляпин замялся в нерешительности — оставить ли деньги здесь, в столе, или положить в карман? Впрочем, усмехнулся он, сомневаться тут совершенно нелепо. Если их отсылать, то нужно при себе носить до подходящего случая. Произошла и еще заминка. Деньги было удобнее положить в бумажник без конверта, в голом, так сказать, виде, но тут почудилось Ляпину что-то нехорошее, опасное даже. Конверт как бы отделял, отгораживал от него деньги, и он их в нем и оставил. Поймав себя на подобных мыслях, он вновь усмехнулся насмешливо и недоуменно. Какая-то дурацкая возня получается у него с этими деньгами, что-то смутное, двусмысленное, самому непонятное до конца. Ай да Петр Семенович с супругой, удружили, ничего не скажешь. Нет, надо выбросить все это из головы к чертям собачьим, а при первой же возможности на почту заглянуть.

По отношению к Куршину и его жене Ляпин, как ни странно, не испытывал ни настоящей злости, ни раздражения. Он даже пытался возбудить в себе эти чувства и не мог. Одно лишь было неприятно — тот откровенный, разрывающий завесу условности взгляд, которым посмотрела на него жена Куршина в момент прощания. Что-то в том взгляде было унизительное для него. Интересно, знал ли сам Куршин о взятке? Вполне возможно, что нет, уж очень простодушно и искренне он держался. Потом-то жена ему сказала, конечно, надо же такую большую прореху в семейном бюджете объяснить.

Следующие несколько дней оказались для Ляпина очень трудными. После относительного затишья, как это часто бывает, дела и хлопоты пошли нескончаемой, без передышки, чередой. Пришлось съездить в один из районов на очень ответственную операцию, несколько раз консультировать в других больницах города и у себя в отделении работать не покладая рук. В довершение же всего у Ивлева прямо на столе умер больной. Вины хирурга в этом не было, оперировал он по жизненным показаниям, сделал, что можно и нужно, но ведь все равно — неприятность. Родственники умершего подняли шум, и Ляпину долго объясняться с ними пришлось, успокаивать и урезонивать.

Когда с работой стало полегче, Ляпин вспомнил о необходимости отослать деньги. Эта мысль, впрочем, мелькала у него и раньше, но мимолетно, вскользь, и он сразу же со злостью прогонял ее — тут такая тягомотина, такая запарка, да еще, понимаешь, всякая чушь смеет в голову лезть!

Выйдя наконец-то из больницы вовремя, в пять часов (до этого приходилось до восьми — девяти задерживаться), Ляпин направился домой пешком. Погода уж очень хороша была, солнечно, тепло, тихо. На полпути Ляпин присел перекурить на лавочку в скверике и увидел через улицу отделение связи. Вот сейчас и загляну, подумал он.

Идти, однако, не хотелось. В воображении возникали длинная очередь, долгое ожидание с томлением и скукой, духота… У него даже ноги заранее заныли. Торчи там, как пень, из-за какой-то ерунды. На операциях, слава богу, настоялся, варикозное расширение вен от этого стояния скоро получишь!

Он вдруг явственно почувствовал, насколько сильно устал в последнее время. И физически, и душевно. Да и как было не устать, поработай-ка попробуй у операционного стола три-четыре часа почти ежедневно! А напряжение какое, а ответственность! Иногда операцию кончаешь мокрый весь, словно тебя в воду с головой окунули. А что, в конце концов, имеешь за это? Бывает, разумеется, и удовлетворение, и благодарность искренняя со стороны больных, но бывает и по-другому. Умрет больной — и пошла нервотрепка, если ты даже при этом профессионально чист, как ангел. Жалобы, разбирательства, объяснения… Да за такую работу, за такую отдачу сил, как у хирургов, в два раза надо бы больше платить, и то будет мало… Ляпину почему-то вспомнился хирург из третьей горбольницы, краснощекий, шустрый крепыш, про которого говорили, что он «берет». Ну и берет, подумал Ляпин, словно споря с кем-то. Ну и что из этого? Берет то самое, что ему люди несут за труды праведные. Дают, потому как есть что дать. Люди теперь денежные, могут себе такое позволить. Не из последних, надо полагать, дают, на хлебе и воде не остаются.

Напротив сквера остановился троллейбус, и из него густо повалили пассажиры. Ляпин заметил, как некоторые из них друг за другом вошли в отделение связи. Ну конечно, подумал он как бы с облегчением, там ведь теперь толпа, не пробьешься. Время очень неудачное, конец работы, час пик. Нет уж, в очереди, в духоте мариноваться ни к чему. В следующий раз.

Однако этот «следующий раз» не наступал долго. То одно мешало Ляпину зайти на почту и отослать деньги, то другое. А в конце недели, в пятницу, к нему после врачебной конференции подошел председатель месткома и сказал, что есть две путевки в Ялту на октябрь. Время было для отдыха в Крыму самое подходящее, да и с отпуском в эту пору не предвиделось сложностей ни для Ляпина, ни для жены. С дочерью же теща могла приехать побыть, закончив уже все свои хозяйственные, садово-огородные хлопоты. Нужно было соглашаться.

— Только деньги необходимо срочно заплатить, — сказал председатель.

— А я и сейчас могу, — неожиданно для самого себя вдруг заявил Ляпин. — Двести восемьдесят, говорите? Что ж, давайте оформлять, раз у вас такая спешка!

— Вот это я понимаю! — восхищенно воскликнул председатель. — Вот это деловой подход.

— На том стоим, — усмехнулся Ляпин. — Небольшие карманные деньги всегда, знаете ли, надо с собой иметь.

— Вот именно, — поддакнул, похохатывая, председатель. — Сотни две-три на мелкие расходы.

Дело было простое: заплатить за путевки, а потом, сняв со сберкнижки деньги, выслать их Куршину. И тем не менее, передавая председателю сторублевые купюры, Ляпин почувствовал, как что-то дрогнуло у него в душе. Словно бы сквознячком на мгновение потянуло — знобко так и тревожно.

Конец дня Ляпин был особенно оживленным и общительным, избегал оставаться в одиночестве и бездеятельности. Его состояние напоминало легкое, чуть туманящее голову опьянение, когда хочется говорить, двигаться и когда каждая минута вынужденного покоя кажется тягостной и нескончаемо долгой. Для того чтобы до предела сузить зазоры между делами, он, без особой на то необходимости, осмотрел нескольких больных и провел с медсестрами занятие, которое планировалось лишь на следующую неделю. Без нужды торопился он и домой и поэтому не пошел пешком, как обычно в хорошую погоду летом, а втиснулся в переполненный троллейбус. Дома же, спешно поужинав, уговорил жену отправиться в кино. Фильм, выбранный наугад, оказался никудышным, досаждала к тому же духота в зале, и Лариса долго потом ругала его за испорченный вечер.

Спать Ляпин тоже лег раньше обычного и заснул быстро, как в черную яму упал. Проснулся же на рассвете с таким ощущением, словно его разбудили, окликнув или встряхнув. Голова была странно свежая, ясная, и в ней яркой точкой светилась одна-единственная мысль — деньги от Куршина он принял. Это свечение пульсировало в такт толчкам крови и было таким сильным, что, казалось, ослепляло Ляпина, но не снаружи, а изнутри. Он зажмурился, однако внутренний свет стал лишь еще ярче, горел, пульсировал, толкался в глазницы, в кости головы.