Михаил Стрельцов - Храм превращается в плацебо

Напротив этого кирпичного дома до сих пор стоит дом Кунгурцевых. С резными завихлюшками над окнами, всегда выкрашенными зелёным. И калитка у них была зелёной. Забор – высокий, сплошь. А макушки досок – зелёным. За забором нервная, невидимая, только слышимая собачонка. Их сын Серёга дружил с моим старшим братом и частенько таскал меня на плечах, играл на гитаре, курил «Беломор», щёгольски, по-битловски потряхивая гривой смоляных волос. Чуть позже я разыскал его, с седыми висками, с пегой шевелюрой, в Новокузнецке, где он работал охранником в местной тюрьме. Домашний адрес мне дали его родители: Дуня и Тимофей. Я хотел сделать о нём материал к прекрасной дате – выводу советских войск из Афганистана, поскольку Серёга Кунгурцев оказался в самой первой сотне подле Кабула в 1979-м. Материал предназначался для «Комсомольской правды», но она его не взяла. Не взяли и в местную газету. Черновиков не осталось. Но я помню то – самое первое в моей жизни – интервью. И фамилии первых погибших.

Рядом с ним, напротив нас, через перекрёсток, жил дядя Толя, который разговаривал исключительно матом и исключительно со своей кобылой. С автомобильным транспортом, напомню, ещё было напряженно, и дядя Толя работал, если сказать по-современному, чтобы было понятно, экспедитором. Запрягал с утра лошадь в телегу и ехал в город, где развозил молочную продукцию по магазинам. В треугольных пакетах и стеклянных бутылках. Летом мы вставали пораньше, чтобы застать этот момент, и как только дядя Толя со своим «Но-о, бляха!» выезжал за ворота, подбегали к телеге с выкриками «Покатай, дядя Толя!». На его молчаливое согласие – на ходу запрыгивали на жёсткую телегу и, болтая ногами, ехали… минут пять. До асфальтированной улицы Новая. И мы, и дядя Толя знали, что нам можно «только до дороги». Притормаживая: «Т-тпр-ру, бляха», дядя Толя дожидался, когда мы все спрыгнем, и катил за молоком.

Мы бежали по колдобинам, по грязи, по траве назад, в свои улочки, домики, притулившиеся под кладбищем, и кричали во всё горло это «бляха», чувствуя себя повзрослевшими, русскими и вполне – советскими. Не представляя, что где-то может быть другой мир, другое детство. Нам нашего было вполне достаточно.

И дома – благоприятствовало: мать в ночную смену, отчим вернётся с работы к двенадцати. Не спалось, вертелся. Из шпионских детективов серии «Подвиг» постоянно крутилось – «продумал всё, до мелочей». За полночь – ясно сложилось: последний автобус от дачного посёлка уходит в десять. Около десяти же Нефёдовы обычно уезжают домой на авто. Половина улицы пустеет. «Подвиг» продолжал обещать – «всё будет сделано чётко и быстро». И никто не услышит. И не узнает.

Форточка осталось на ночь открытой, свежело, и я зябко кутался в одеяло, ещё раз прокручивая в голове процедуру предстоящего преступления. Вероятно именно так – «преступление» – охарактеризуют, если поймают. Но мне тогда предстоящее казалось естественным, как сама справедливость. Поэтому не мешало бы уже и поспать, поскольку завтра встать надо пораньше, чтобы застать Еноху дома. Потом предки угонят его по дачным делам, или сам свистанёт куда – Андрюха Енохин такой: во время летних каникул поймать можно, пока не проснулся.

Жалко, что свой велосипед – как назло! – «приказал долго жить» после недавней поездки к сестре за город. Вначале «восьмёрку» засадил, затем – цепь разболталась… Значит, завтра предстоит договориться с Енохой по поводу велосипеда и зайти к нему около девяти вечера. На велике до дачи – минут сорок. Туда-сюда: ещё 20 минут. Всё сходится. К десяти приеду на дачу. Если кто спросит: чего на ночь глядя, то скажу, что мать попросила посмотреть – высохли ли полы, которые мы покрасили пару дней назад. Тогда, накануне, всё и произошло.

…Дача была маленькой, новой и уютной. Не зря предки раскошелились. Я сразу же принялся за оформление – предназначенной для меня – комнаты на втором этаже. Крохотная – кровать и проход на балкон, но – своя! Стены внутри оббили листами крагиса, обоев не хватило, но, имея планы, я предложил маме не тратиться. Наклеил на них огромные разноцветные афиши любимых кинофильмов и портреты известных актёров. Афиши нам с Енохой задарил какой-то подвыпивший мужик из мастерской у кинотеатра, куда мы, увидев открытую дверь, не преминули залезть. Мне всегда было интересно, откуда они берутся у входа в кинотеатр, и именно об этом спросил у оказавшегося в мастерской мужика. Матерясь и бурча про «ворохи», он выдал нам кипу, которую с Енохой мы чуть ли не до драки затем делили. Со стороны мужика это было весьма умным, поскольку, если бы его в мастерской не было, мы бы их просто стырили. Зачем, собственно, и лезли – чего-либо стырить. Природная наглость помогла нам не только выкрутиться, но и обрести подарки.

Портреты актёров я вырезал из журнала «Советский экран», что выписывала мама. Хотя – не совсем так. Сотрудники почты отчего-то любили писать номер нашей квартиры авторучкой, где им его было виднее. И приходилось – на лбы и щёки любимых артистов. Меня это жутко бесило. И некая мечта – сниматься в кино – постепенно таяла. Зачем быть знаменитым, если тебе на морде пишут номера какие-то тётки? Поэтому я брал «Советский экран» в городской библиотеке, вырезал портреты с обложки, бритвочкой срезал кармашек для формуляра и переклеивал его на наш журнал, испорченный номером. Штампа городской библиотеки у меня не было – и с этим ничего нельзя было поделать. Но пока подмена проходила незаметно.

Прикинув, что если буду лежать на кровати, куда упрётся взгляд – в центральную точку, почти под потолок – приклеил чёрно-белую фотографию Владимира Высоцкого. Маленькую, но – настоящую. В нижнем правом углу шариковой ручкой было набросано три слова: «Высоцкому от Высоцкого». И теперь каждый день артист и певец, которого совсем недавно не стало, улыбался мне еле заметной улыбкой, за которой – виделось – мудрое понимание всего, что со мной случалось и могло случиться. Отчего-то мне хотелось верить, что после смерти он переселился на эту фотографию и теперь всегда будет жить в этой комнате. Высоцкий и Высоцкий.

Не успел налюбоваться работой, как затопало по ступенькам, и в комнате возникла дылдоватая девочка с маленьким ротиком и смешливыми глазами. Поскольку город у нас крошечный, я узнал выделяющуюся невероятной белизной волос ровесницу из шестой школы. Пару раз она мелькала, заметная, на стадионе во время общешкольных соревнований, и единожды наблюдал её в волейболе, когда шестая играла с нашими девчонками. Но кто такая и как звать – до момента, пока она неожиданно не ворвалась в мою жизнь со словами: «Привет! Так вы этот домик купили?», – не интересовало.