Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

— Титулы, — сказал Эдвин, пока его массивная утешительная фигура колыхалась над ней, — даром не даются. — И Анджелика засмеялась, но ей стало больно. Эдвин делает это ради денег, а не ради любви? Ради Райс-Корта, а не ради нее?

Если Эдвин хочет ребенка для своей семьи, а не для нее, не как триумф их любви, тогда — все: она предпочтет вовсе не рожать наследника, во всяком случае, не сейчас. Лучше жить в увитом розами коттеджике, пусть самом скромном, но до краев полном семейной любви, и чтобы детишки, плоды этой любви, льнули к ее коленям, чем жить в особняке, иметь нянь и рожать, потому что от тебя этого ждут, для продолжения рода, в интересах семейства, которое без всяких оснований считает себя выше других, и тем более что род этот, насколько могла судить Анджелика, был теперь связан не столько с землей, сколько с коммерцией. А что, если младенчик унаследует безумие деда? Алкоголизм бабушки, лень отца? Она нежно любила Эдвина, но он, бесспорно, был лентяем. И ведь дальние предки Райсов были баронами-разбойниками, организованными преступниками средневековья. Чем больше она над этим размышляла, тем хуже все выглядело. Ее семье могла быть свойственна некоторая эксцентричность, но, конечно же, в пределах Заурядной порядочности — о людях скромного положения можно со всей правдивостью сказать, что они старались быть хорошими, хотя бы из-за недостатка энергии вести себя иначе. Семье Райсов не составляло труда быть плохими.

Если бы Эдвин хоть как-то показал, что хочет ребенка ради своей жены, нашептывал голос в голове Анджелики, или — что еще лучше — видел бы в ребенке естественный результат великой, непреходящей любви, без сомнения, волна ответного желания быстро смыла бы эти сомнения, но до тех пор, пока это не произойдет, пока Эдвин немножечко не повзрослеет и не перестанет изо всех сил стараться умиротворять свою жуткую семейку, потакать ей, Анджелика не считала нужным рисковать переменой в своем положении, сопряженном с рождением ребенка.

«Лучше и безопаснее быть женой, в которую Эдвин безумно влюблен, — думала она просыпаясь, — чем «матерью ребенка Райса». На протяжении истории сколько таких матерей толкали спиваться, или сбрасывали с лестниц, или замуровывали в стенах, или попросту оставляли жить в полном небрежении, едва они выполняли свое назначение! Чтобы заткнуть им рот, им разрешали надеть их тиары, а затем предъявляли их на коронациях, королевских похоронах или парадах победы, но и только.

Анджелика выкапывала в подвалах забытые фамильные портреты и притаскивала с чердаков монографии — реставрировала, протирала, вставляла в рамы их все и отыскала в истории рода достаточно доказательств своих предположений. Красивые девушки становились несчастнейшими матерями.

— Вот видишь! — сказал голос. — А что я говорила?

И ко всеобщему изумлению, Анджелика не беременела. Собственно говоря, она предусмотрительно, пока еще было время, попросила в амбулатории, чтобы ей имплантировали противозачаточное средство — новейшее, действующее целых пять лет, и доктор, молодая Розамунда Плейди, любезно ввела его ей под кожу ягодицы, умело применив ланцет и иглу. День за днем в ее организм из ягодицы мягко поступал эстроген, так что она оставалась округлой, спокойной и нежной. Чем более способной к зачатию она выглядела, тем менее способной к нему была, и никаких таблеток, которые выдали бы ее, попадись они кому-нибудь на глаза.

— Вы никому не расскажете? — умоляла Анджелика доктора Розамунду Плейди, и та посмотрела на нее шокированно и страдальчески одновременно, как будто она была способна на подобное! — Я не хотела бы, чтобы мой свекор узнал.

— Все, что происходит здесь, полностью конфиденциально, — сказала Розамунда Плейди, как и предсказал умудренный голос в голове Анджелики.

Доктор Розамунда Плейди, тридцати четырех лет, приятная, душевная, знающая, была замужем за Ламбертом Плейди, писателем. Своего первого ребенка она родила в двадцать шесть и, естественно, считала, что это оптимальный возраст для материнства. И она не видела ничего плохого или сложного (по крайней мере в то время) в том, чтобы встать между Анджеликой и ее потенциальным потомством. Ей в голову не пришло, что Анджелика не посоветовалась с мужем, прежде чем принять столь радикальные противозачаточные меры, более подходящие для женщин в жаркой далекой. Сахаре или в душной сырости тропического леса, чем в сельской Англии. Хотя порой, когда один душистый зеленый день неторопливо сменялся другим и ровно ничего не случалось, Анджелика чувствовала, что она с тем же успехом могла жить на краю света, как и в ста милях от Лондона.

У Роберта Джеллико завязались прочные отношения с неким Энди Пэком, жокеем, и он стал прямо-таки приятным человеком. Он был готов обмениваться парой-другой некислых слов с Анджеликой и совсем не невротичных с Эдвином. Роберт в припадке великодушия даже индексировал содержание, выплачивавшееся молодым супругам. Слуги и счета по содержанию дома оплачивались из семейного состояния; Эдвину и Анджелике приходилось оплачивать только продукты питания и развлечения, а так как их развлечения все еще в основном ограничивались друг другом, они даже могли кое-что откладывать. Анджелика считала нужным посылать матери пятьдесят фунтов — Джеральд Уэзерли удалился на покой, и им было трудно оплачивать даже счета за отопление. Джеральд с Одри наконец развелись; Джеральд с Лавендер поженились. Одри забрала львиную долю сбережений. Лавендер наконец вновь начала разговаривать с Анджеликой, после того как в день их свадьбы она с утра слегла с гриппом.

— Разве вам не хватает друг друга, чтобы согреваться? — спросила Анджелика, когда ее мать пожаловалась на счета за отопление, но совершенно очевидно, у всех свои привычки. Молодое поколение по мере возможности оставалось в кровати, но тем старше вы становитесь, чем легче из нее вываливаетесь, пока не приходит старость и не укладывает вас снова под те или иные покровы.

Роберт Джеллико сказал, что нелогично, чтобы деньги поместья Райсов доставались теще Эдвина, поскольку у нее есть муж, чья обязанность — обеспечивать ее всем необходимым, и сказал он это Эдвину, а Эдвин сказал Анджелике примерно следующее: «Пятьдесят фунтов в неделю, которые ты даешь своей матери из наших хозяйственных денег, следовало бы тратить на поддержку этого дома, на химикалии против древоточцев и крысоловки. Средневековые стоки обрушиваются, а ты словно ничего не замечаешь».

— Если ты не хочешь, чтобы они обрушивались, — сказала Анджелика, — так нечего было подпускать к ним этого археолога. Я знала, что от него будут одни неприятности.