Лидия Ульянова - Здесь и сейчас

До меня вдруг дошло, что это за предмет, и я внутренне возмутилась тупой и опасной шутке: папа никому не позволял даже прикасаться к этой его исключительно личной вещи. И откуда здесь это вообще взялось? Я раскрыла рот, чтобы решительно потребовать прекратить опасные забавы…

И все. И ничего больше. Дальше — только чернота, будто оборвалась пленка старого фильма. Исчез свет, исчез звук, даже не слышно треска испорченного кинопроектора…

Я не могла понять, какое сейчас время: час, месяц, год, век. Не понимала, где нахожусь, кто я и зачем.

В полной темноте я тряслась, будто в приступе малярии. Каким-то интуитивным, привычным, чисто механическим движением я зажгла ночник, и окружающее пространство озарилось робким, мягким светом: моя собственная спальня, прежде служившая спальней моим родителям, а еще раньше кому-то другому, мне неизвестному, должно быть тоже ныне почившему. В клетчатой фланелевой пижаме, поджав под себя одну ногу, я сидела посередине кровати на бывшей «маминой половине» — часть кровати, принадлежавшая когда-то отцу, вот уже несколько лет холодна и идеально ровна по утрам — и окружают меня до боли знакомые предметы. Дубовый шкаф, надежно стерегущий вещи. Туалетный столик, на котором с годами средства макияжа решительно вытесняются средствами по уходу — еще пара десятков лет, и они сами будут безжалостно замещены аптечными пузырьками. На столике сундучок, обтянутый кожей, традиционно покоящий внутри документы и нужные бумаги. Допотопное кресло с вытершейся обивкой — надо бы выбросить, да жалко. Пушистый ковер — единственное, что приобрела лично я.

Все такое домашнее и родное, привычное настолько, что даже перестаешь замечать, как не замечаешь собственную руку или ногу. Но отчего эти «домашние и родные» столь враждебны ко мне? Шкаф видится хранилищем скелетов, сундучок напоминает гробик, кресло похоже на доисторического ящера с кривыми ногами, и даже светлый меланжевый ковер таит угрозу?

Может быть, все оттого, что меня только что убили?

Я поняла, что не могу больше здесь находиться, сорвалась с кровати, выскочила босиком на лестницу и понеслась вниз, на первый этаж.

Я включила свет во всем доме — даже в кладовке! — но дом был настроен решительно и воинственно, он отвергал мою персону, хотел вышвырнуть наружу.

Такое бывало со мной пару раз после больницы, когда только-только начинали сниться парадоксальные сны. В таком случае я шла в комнату Оливера, тихонько ложилась на самый краешек кровати и успокаивалась, глядя на торчащие в разные стороны вихры сына, вдыхая его запах, слушая ровное мерное дыхание. Так я поступила и сейчас. Но волшебное средство не подействовало: Оливера не было, а без него неуемная дрожь да леденящий холод в босых ногах не проходили.

Я укрылась на кухне и решила прибегнуть к последнему средству — бутылке виски. Давно им не пользовалась, с тех самых пор, как познакомилась с Маркусом Шульцем. Спиртное обожгло горло, но не успокоило нервы — вторую порцию я все так же наливала дрожащими руками, горлышко бутылки дробью звякало о стакан. После третьей у меня хватило сил надеть на закоченевшие ноги колючие шерстяные носки. Лучше не становилось, наоборот — чем больше я пила, тем выше вырастали тени в углах, сильней хотелось вырваться из дома. Оставаться одна я была не в силах.

Как все-таки неправильно не иметь подруг и любовников: идти мне было некуда, а звонить и жаловаться некому. Всех остальных не хотелось беспокоить.

Безумной Офелией бродя по дому с бутылкой виски в одной руке и стаканом в другой, я старательно гнала от себя воспоминания о пережитом, пытаясь задушить их впечатлениями повседневной жизни, и внезапно вспомнила о человеке, который мог бы понять и помочь. Сегодня, в субботу, он должен был быть здесь, в Бремерхафене.

И с чего я взяла, что ему захочется понимать и помогать? Нет, все-таки виски не тот напиток, что нужен слабому женскому организму.

Я нашла свой телефон, а в его памяти обнаружила номер, по которому никогда не звонила.

— Фрау Миттель?.. — Он сразу взял трубку, несмотря на ночное время. В голосе слышались одновременно удивление, тревога и досада. Должно быть, мой номер тоже был забит в его телефон.

Я растерялась и, силясь выдавить хоть слово, молча сопела в трубку.

— Фрау Миттель?! — строже повторил он. — Что вы молчите? Что-то случилось? Оливер?..

— Оливера нет дома, все в порядке, — «успокоила» я сообщением, что маленький мальчик не ночует дома. — Приезжайте ко мне…

Я осеклась. Даже на мой нетрезвый взгляд получалось как-то неприлично: среди ночи позвать к себе мужчину, подтвердив, что дома никого больше нет.

— Фрау Таня, что случилось? С вами все в порядке? — Похоже, насчет порядка со мной он сомневался — прозвучало неуверенно.

— В меня сейчас стреляли… — Я хотела сообщить об этом как-то невзначай, чтобы не нагнетать обстановку, но запнулась и икнула. — Ик! Я боюсь здесь оставаться…

— К вам в дом ворвался преступник? — Он профессионально подошел к делу. — Вы ранены?

— Я убита… Ик!

Женский голос, сонный и крайне недовольный, опередил его ответ на мое сообщение:

— Милый, что произошло? Кто это звонит среди ночи? Это с работы?.. Возвращайся скорее, мне холодно!

Такого поворота я не ожидала. Хотя почему? Все логично. Мой затуманенный алкоголем мозг понял, что звонок был не к месту.

— Извините, я пошутила… — Я браво хихикнула и отсоединилась, нажав на кнопку. Более того, я отключила телефон, чтобы не было соблазна позвонить кому-либо еще.

Что было делать дальше?

Я с трудом впихнула в угги ноги в толстых носках, набросила на плечи куртку и вышла на улицу. Было тихо-тихо, только падали редкие, мелкие снежинки. Они лежали на перилах крыльца, похожие на слой сахарной пудры поверх сдобного берлинера. Я собрала их на палец и положила в рот, ощутив приятный холодок. Спустившись с крыльца, зашла за дом, чтобы посмотреть на соседские окна. Моя соседка Герда та еще полуночница, и к ней, в принципе, можно было зайти на огонек. Конечно, ее изумил бы мой визит: мы встречаемся только по делу, и только после предварительного телефонного звонка. Окна были темны, Герда спала. Спал весь город.

Я подошла к качелям, ладонью счистила снег с сиденья и собрала в тугой комок, присела, мгновенно почувствовав пятой точкой холодную влагу. Отхлебнула виски из бутылки и закусила снежком. Удивительное ощущение: обжигающе горячий виски и обжигающе холодный снег, надо запомнить. Повторить и запомнить.

Все же как хорошо на улице! Много лучше, чем в доме. Я прислонилась головой к цепочке качелей и закрыла глаза…

— Она здесь! Я нашел ее! — Голос низкий и громкий, командный нарушил тишину, все испортил.