Максим Матковский - Секретное море

В кафе-баре «Черемуха» он поздоровался едва заметным кивком с хозяином – бывшим учителем физики, и уселся за столик к Николаю и Роме.

Рома и Николай пили пиво.

Рома и Николай ели рыбу, лежащую на спортивной газете. По телевизору шла прямая трансляция, киевское «Динамо» играло в квалификационном раунде против пражской «Спарты».

Хозяин налил Александру бокал пива и протянул рыбу, завернутую в газету.

Николай рассказывал: Так вот, например, есть у меня одна женщина знакомая. Любовница. Говорит: мы только жрем, трахаемся и спим… никуда не ходим… представьте? Я ей пальтишко, я ей часы, я ей платье купил, а она сидит, губы надула… никуда не ходим… Хорошо, говорю, ладно, куда пойти хочешь? На спектакль, отвечает. Это что-то типа театра, спрашиваю. Ага, говорит, по Хармсу, ты читал Хармса? Читал, конечно, говорю, блатную педаль выключи. Я, по-твоему, деревенский? А сам Хармса в глаза не видел, кто такой, хрен знает… и театры я ненавижу. Там все вид делают, что очень умные. Головками кивают, глазки щурят… вам понравилось? Нет, в прошлый раз лучше было… актер переиграл… тьфу, скукотища, сидишь в темноте, не пошевелиться, не пердануть по-человечески… Короче хрен с ним, пошли мы в театр. Центр Леся Курбаса на Владимирской. Билеты по сто гривен. Толкучка, спектакль задерживают, народец толпится возле входа, бабы в чудных шляпах, очкастые пареньки, замотанные шарфами, жирные старухи с заумными харями, какие-то мужички трутся. Где тут буфет, спрашиваю. Буфета нет, представь? Стояли полчаса под дверью. Поехали в «Черемуху», женщине говорю, пивка лучше попьем, сосисок жареных закажем. Все как я люблю, короче. А она говорит: Нет, тут так принято, актеры еще не готовы. И женщина моя там почти всех знала, здоровалась, и они болтали про актеров и представления… то им понравилось, то им не понравилось… ладно, думаю, уважу женщину разок. Потерплю. Запустили нас в зал, а это никакой не театр, комнатка малюсенькая, меньше моей в общаге, и лавочки стоят, сцена крохотная… думал, усядусь, как господин уважаемый человек, в первом ряду, так нет же! Нас оттуда старуха с синей тряпкой на голове согнала… говорит, тут резерв для каких-то очень важных театральных критиков. И мы уселись в третьем ряду. А по первым двум старуха рассадила таких же вонючих старух и бородатых малолеток с высокомерными мордами. В очочках, пирсингованные, глазками клип-клип, щебечут. А строят из себя шекспиров! Ладно, думаю, женщина улыбается, женщине нравится. Потерплю. Чего я, час не высижу, что ли? Перед нами сели два сладких паренька. Один иностранец, другой – наш, но из кожи вон лезет, чтобы быть похожим на иностранца. Знаете, как бывает. Человек хочет перенять чужой стиль борьбы с опустошением личности. И наш решил переводить весь спектакль на ухо заграничному пареньку. Озирается по сторонам, мол, ну ничего себе, я умный, на английском кумекаю… и тараторит, и тараторит, так что актеров не слышно. Я сам себе думаю, стоп, заплатил сотку и что… должен слушать этого ублюдка? Прическа у него – блевануть без вспышки можн: кучерявый, а на макушке хвостик торчком, сцену заслоняет. Ну что за мода сейчас у мужиков – хвостики носить, не могу понять?! Когда мужик волосы в пучок на макушке собирает, то становится похожим на выпотрошенное чучело музейное. Спектакль ничего… интересный оказался… там про то, как один неудачник вез мертвую старуху в чемодане топить на болото… ну я не выдержал и хлопнул паренька по плечу, спрашиваю его: я сюда тебя пришел слушать или спектакль? Он, представь, фыркнул, поправил свои очочки и говорит: уберите вашу руку. И дальше продолжает иностранцу переводить. Я думаю, ни хрена себе, ну ни хрена себе, в любой другой ситуации я бы его уже скрутил… а женщина моя говорит: Коля, тихо, пусть переводит, иностранцу тоже интересно. Он русского не понимает. А мне какое дело? Пусть едет в свои европы и там спектакли смотрит, правильно? Почему мы английский должны учить, а они русского не учат? Правда, почему? О масонах слышали? Про мировой заговор и тайное правительство? Все богатства находятся в руках одного процента населения Земли. Во-во. Вот тебе и английский. Ага, учись в школе хорошо, особенно английский учи – пригодится! Уважаемый лошок, обратился я к кучерявому переводчику, если ты сейчас не заткнешься, я твой язык засуну в задницу вон тому дедуле, понятно? Сами заткнитесь, сказал паренек, и весь зал на меня зашикал. Я схватил за шкирку паренька, поднял два ряда на ноги и выволок его на лестничную клетку. Он дерзкий, пялится на меня и спрашивает: когда это быдло в театр начали пускать? Ох, я спустил его по лестнице на первый этаж и срачами до Михайловского собора. А там перекрестился и за женщиной пошел. Женщина исчезла, и больше я ее никогда не видел. Ну и хрен с ним. Только вот паренек на следующем спектакле подумает тысячу раз – разевать рот или нет… ну прав я?

Друзья чокнулись, допили пиво, и хозяин принес им еще. Внезапно посетители бара вскочили с мест и победоносно закричали. «Динамо» забило с пенальти.

Один из посетителей, в котором Александр узнал отца Вани, заявил: Всем по стакану пенистого божества за мой счет!

Александр наблюдал за отцом Алексея, который сидел в углу бара и радовался голу вместе со всеми. Отец Алексея совсем не был похож на себя из кошмарного сна. Выглядел он подтянутым, представительным мужчиной, а не жалким забулдыгой, который после первого же стакана травит байки черт-те за что, черт-те про кого. Алексей подошел к отцу и, обняв его, немного приподнял. Во сне же Алексей ненавидел своего отца и избегал разговоров с ним.

Проклятый сон.

Александр помотал головой, залпом осушил бокал и потребовал у хозяина еще.

Дурацкий сон, приснится же такое, когда же он забудется?

Николай хлопнул его по плечу и сказал: что-то ты сам на себя не похож?

Рома спросил: Случилось чего? Как жена? Как дочь?

Александр ответил: Да все нормально, только вот сон приснился страшный сегодня днем. Будто мы все стали зверьми, жили в тумане, а дочь мою машина насмерть сбила…

Николай сказал: Это к деньгам.

Александр спросил: Почему?

Николай ответил: Да шутка это. Так мой дед говорил. Он во сны вообще не верил и всякие их толкования презирал. Приснится бабке жаба или помидоры с крыльями, она сразу в сонник лезет. А дед ей говорил: Чего ты, бабка, это к деньгам!

К ним подошла пьяная Вера, лицо ее раскраснелось, а на губах играла пошловатая улыбка. Вера подняла бокал и сказала: Ваше здоровье, мальчики!

Рома рассказывал: Есть несколько слов в русском языке для обозначения человеческого существа женского пола, а именно: девочка, девушка, женщина, дама, барышня, госпожа и так далее и тому подобное… ни одно из этих слов мне не нравится, и не выражает в полной мере моих чувств. Например, женщина – слишком сухое слово, сразу представляешь корягу, облепленную жабами, на берегу унылого пруда, или вот девушка – почему-то на ум приходит батон, горбушка или арнаутка… девушка, у вас грудь вывалилась! Девушка, у вас усики под носом! Нет, девушку девушкой грех называть. Дама или госпожа… хм, не слишком ли много чести? Не слишком я унижаю себя при обращении к женщине таким образом? Тем более дама – старушечье слово, прямо так и представляешь старуху в трех пальто, облитую парфюмами столетней давности с мерзкой общипанной шавкой. Идет она, гуляет летним деньком со своей треклятой гавкающей псиной по парку, вот ей-то и можно сказать: дама, у вас хвост выпал! Девка, понятно, очень грубо звучит, девица – это такая, легкого хи-хи поведения, с богатеньким старичком в сауне. Так вот думал я на эту тему, много думал и специально полез в словарь и в Интернет синонимы искать, и ничего лучше слова девчонка я не нашел. Вот что представляется мне, когда я называю женщину девчонкой (любую женщину, будь то бородатая монашка, продавщица из булочного или крысиная директриса школы), – берег и море, и солнце, и ни единого облачка, и крики чаек, и волны монотонно утюжат берег… и плеск воды я отчетливо слышу, и так пахнет йодом, и так пахнет счастьем, по раскаленному песку ходить совсем не больно, ступни привыкли, расстелено покрывало, на покрывале переносной холодильник с пенистым божеством и сидит девчонка – настоящая красотка – длинные волосы цвета крови сатаны, помноженной на миллиард баррелей нефти… и на ней чудесная соломенная шляпа с широкими полями, и у нее длинные в меру худые ноги, и груди размера так третьего, соски́ аккуратные, так вот она сидит и смотрит на проплывающий вдалеке корабль, а потом открывает холодильник, достает морозную желанную бутылку хмельного идола, поворачивается ко мне и спрашивает: