Юля Пилипенко - Голубь с зеленым горошком

«Все не так плохо… Просто откровенно паршиво», — подумалось мне.

Снег за окном продолжал кутить, резвиться и танцевать. Я периодически переводила взгляд на распластавшийся на тарелке кусок аргентинского мяса, которое издевательски пахло прямо перед носом и призывало взять в руки вилку и нож с заостренными на краях зубчиками. Откинувшись на мягкую спинку, я обхватила пальцами прохладную ножку бокала и наклонила его под углом, засмотревшись на растекающееся по прозрачной сфере вино. Я чувствовала затылком чей-то пронзительный взгляд, пребывая в полной уверенности, что сейчас ко мне подойдет мальчик-официант, чтобы спросить, все ли в порядке с говядиной.

— Mademoiselle, — прозвучал за спиной мужской бас.

Безусловно, для французской части Швейцарии такое обращение не являлось чем-то особенным, но мне показалось, что вернулся садист-линчеватель, который пару месяцев назад поочередно удалил все мои органы. Медленно повернув голову, я увидела невысокого человека в идеально сидевшем классическом черном костюме. Я узнала его сразу, без секундного промедления. Мы встречались с ним раньше, здесь же, в этом самом месте, когда он передавал Дженнаро какой-то конверт, называя его совсем другим именем.

— Oui… — Меня бил такой озноб, что французское «да» показалось немыслимо сложным для произношения.

— Это для вас. — Он положил на стол маленький ключик. — Камера хранения в противоположном конце терминала. Всего доброго.

Не тратя времени на благодарности, я схватила металлический ключ и подорвалась со стула. Забыв о вещах, сумке, паспорте, чемодане и французской грамматике, я пронеслась мимо барной стойки, бросив официанту невнятное «Je serais bientot de retour» [113]. Я бежала. Я бежала так быстро, насколько могла. Задыхаясь, пролетая через толпы разношерстных пассажиров, вереницу ресторанов и монобрэндовых магазинов… я бежала. Вся моя жизнь превратилась в крохотный предмет, который я сдавливала во вспотевшей ладони. Волосы растрепались и падали на глаза, бесформенная футболка слетела с плеча, касаясь еще не успевшей зажить татуировки, а все мои мысли, прочитанные книги, люди вокруг, взлетающие и падающие самолеты, все благополучие Швейцарии, все беды земного шара — все, абсолютно все в этом мире свелось к числу «38» и шкафчику, напоминающему по виду банковскую ячейку. Я врезалась в мужчину, который выходил из душевой, расположенной вплотную с металлическими камерами. Он улыбнулся, услышав мое беглое «Pardon», и пошел своей дорогой. А я — своей. Цифры, цифры, цифры, бесчисленное множество цифр. Тридцать восемь. Еле уняв дрожь в руках, я вставила ключ в замок и провернула по часовой стрелке. Дверца распахнулась, открыв мне дорогу к содержимому глубокого ящика. Запустив в темноту руку, я наткнулась на тубус и бумажный конверт. Пожалуйста, возьми себя в руки. Успокойся. Успокойся. Успокойся. Сначала посмотри, что в тубусе. Затем распечатай конверт. Словно открывая термос, я резко крутанула крышку и нащупала приятный на ощупь холст. Это ощущение нельзя было перепутать ни с чем. Ощущение, когда твои пальцы касаются шедевра мирового искусства. Конверт… Дыши. Просто открой конверт. Не плачь. Умоляю, не плачь. Просто открой его.

Внутри лежал свернутый листик плотной бумаги, на которой размашистым почерком было написано: «Я до сих пор не знаю, у кого из нас оригинал. Но знает Вельтракки. До встречи, мадемуазель».

Мы застыли посреди «L’aeroport de Geneve». Я и «Голубь с зеленым горошком».

Но я один из лучших (англ.).

Это то самое место (англ.).

Самый южный город мира (англ.).

Достаточно есть достаточно ( англ .)

Мне очень жаль, но… (Фр.)

У меня нет времени, чтобы вернуться (фр.).

Удостоверение личности (англ.).

Сохраняй спокойствие и наслаждайся нашим видом (англ.).

Среди самых опасных аэропортов (англ.) .

Полностью забронирован (англ.).

Холм Чупана (англ.).

Х…рня (англ.).

Чаевые (англ.).

Молчание (ит.).

Как твои дела? (Нем.)

Ты со мной не общаешься? (Нем.)

Четыре месяца без тебя??? (Нем.)

Спасибо, огромное спасибо! (Порт.)

Игра престолов (англ.).

Несмотря на то что значительные пространства Европы и многие старые и славные государства подпали или могут подпасть под власть гестапо и всего отвратительного аппарата нацистского господства, мы не сдадимся и не покоримся. Мы пойдем до конца, мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и на океанах, мы будем сражаться с возрастающей уверенностью и растущей силой в воздухе; мы будем оборонять наш Остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда, и даже, если случится так, во что я ни на мгновение не верю, что этот Остров или большая его часть будет порабощена и будет умирать с голода, тогда наша Империя за морем, вооруженная и под охраной Британского флота, будет продолжать сражение до тех пор, пока в благословенное Богом время Новый Мир, со всей его силой и мощью, не отправится на спасение и освобождение старого (англ.).

Пристанище морских львов (порт.).

Морские львы (англ.).

Здесь в 1950 году рисовал Уинстон Черчилль (порт.).

На открытом воздухе (фр.).

Не торопитесь (англ.).

Итак (фр.).

Париж, привет, любимый… Здравствуй, Город с большой буквы. Я знаю, что о Тебе уже все сказано, все спето, все написано. О Тебе говорили и писали во все времена, отправляли друзьям, знакомым и завистникам открытки с твоим изображением, но как часто пишут лично Тебе? Ты когда-нибудь получал письма? Я не понимаю, как можно говорить о Тебе, как о городе. Разве города умеют чувствовать, как Ты и я? Разве города способны так понять человека, как понял меня Ты? Я была во многих прекрасных уголках этого мира, и это действительно были «просто города». А Ты — живой, настоящий, безумный, чувственный, очаровательный… Ты заставляешь мечтать тех, кто не знал, что такое Мечта, Ты вызываешь слезы на глазах людей, которые могут заплакать, лишь потеряв состояние. Ты проникаешь в душу и в подсознание. Ты подкрадываешься почти незаметно, тихо, тактично, с присущим лишь одному Тебе шармом, а потом наносишь один удар — точечный, четкий, прямо в десятку, под названием сердце.