Йозеф Кадлец - Повести

— И до чего вы договорились? — спросил Виктор.

— Наверное, все останется как прежде…

— А Нейтек?

— Тоже. Я должен буду снова поехать в Будапешт.

— И ты согласился?!

— Я туда поеду, очевидно, уже от главного управления. — Бендл употребил выражение директора, чтобы придать своей информации больший вес.

— Да, чуть не забыл! У тех ребят, с кем я ездил в Братиславу, тоже печальный опыт общения с Нейтеком.

— Я о нем и сам достаточно знаю, — отмахнулся Бендл, ему надоело говорить о Нейтеке.

Но Виктор считал, что должен рассказать все.

— Они говорили, что отправить старика на пенсию помог Нейтек. Его отдел систематически выходил за рамки бюджета, было утеряно несколько документов, он делал заказы под честное слово… И в конце концов свалил всю ответственность на старика, а тот не сумел себя защитить.

— Не может быть! — изумился Бендл. — Это невероятно…

Он вспомнил свой последний разговор с бывшим директором, его седую голову, склоненную над письменным столом, и горькие слова: «Знаешь, это разные вещи, уходишь ли ты на пенсию по возрасту или потому, что допустил ошибки… Ты даже не представляешь себе, что это такое — уходить с чувством вины»…

Они дошли до трамвайной остановки у Национального театра, и Виктор начал прощаться.

— Нам в разные стороны.

— Я пройдусь пешком, — сказал Бендл. — Хочу немного полюбоваться Прагой.

— Вот увидишь, — уверенно сказал Виктор, — эти изменения к лучшему.

— Надеюсь.

Они простились, Виктор сел в трамвай, идущий к Смихову, и помахал рукой.

Бендл перешел улицу и остановился на набережной, глядя, как кормят чаек — красивые белые птицы стремительно пролетали над парапетом, на мгновение застывая в воздухе рядом с людьми.

Река сверкала и переливалась в последних лучах солнца, садившегося где-то за Петршином, закатный свет ложился на зелень парков, крыши домов, купола башен.

Градчаны, величественные, возвышающиеся над волнистым морем крыш, напоминали большой темный корабль, плывущий против течения…

Все уладится, войдет в свою колею, повторял он про себя, бредя по набережной в сторону Карловых бань.

Как всегда, восхищенно смотрел он на реку, на Карлов мост, панораму домов на Малой Стране — вот тонкая Мостецкая башня, а там на фоне Страговских садов выделяется купол Микулашской церкви, позолоченный лучами заходящего солнца.

По набережной шли люди — и в одиночку, и небольшими группами, большей частью иностранные туристы, они щелкали фотоаппаратами и задумчиво смотрели на завораживающую картину предвечерней Праги.

Бендл попытался представить, какое впечатление производит на иностранцев эта красота, берет ли их за живое. Наверняка она поразит их, запомнится, но никогда не вызовет у них такого волнения, как у человека, который здесь родился и связан с Прагой всю жизнь.

Он стоял на заполненном туристами мостике Новотного и смотрел на неподвижную темную воду, которая, попав в плотину, начинала шуметь и пениться и стремительно неслась куда-то, любовался Сововой мельницей, зеленью старых деревьев у Кампы, и сердце его билось сильнее. Я всегда с удовольствием буду возвращаться сюда, думал он. Уходить не хотелось, и он долго стоял у перил, а группы туристов сменяли одна другую.

Серая дымка, что тянулась от Славянского острова, медленно сгущалась над Влтавой, сливалась с опускающимися сумерками. Где-то вдали легко скользила по водной глади лодка, плавно поднимаясь и опускаясь под мягким туманным покровом.

Вспомнился Будапешт, залитый солнцем, его широкие бульвары и дома, красивые, как театральные декорации…

И он снова мысленно шел с Анико по берегу Дуная, ветер развевал их волосы, покрывал рябью желтовато-серую гладь реки, и Анико вспоминала о Праге, с волнением говорила обо всем, что там полюбила, вспоминала и мостик Новотного, и Карлов мост, и этот неповторимый вид на Влтаву…

Когда Анико приедет в Прагу, они пройдут по всем этим местам, открывая для себя непознанную, загадочную красоту города, обязательно постоят и здесь, над рекой.

Может, он тогда будет вспоминать Будапешт, называть то, что ему так полюбилось, а Анико будет над ним смеяться и непременно скажет: «Зато вы живете в Праге!»

Он не торопясь прошел по Манесову мосту в Кларов, теперь оставалось выйти под Хотковым шоссе прямо на Шпейхар, а оттуда рукой подать до дома.

Все уладится, войдет в свою колею, повторил он уже в который раз. Да, так оно и будет. А Нейтек?

Зачем ломать над этим голову? Рано или поздно они должны столкнуться, этого не избежать. Тем более если оба останутся в объединении и ежедневно будут встречаться.

Надо остерегаться Нейтека, ведь именно он помог отправить директора на пенсию.

«В отношениях, между людьми невозможно избежать конфликтов, — слышался ему вразумляющий голос директора, — но ведь работа и коллектив не должны от этого страдать».

И он опять увидел директора за пустым столом перед горкой яблочной кожуры…

Хотя солнце уже зашло, внизу, на деревянных мостках купальни за парапетом набережной, стояли загорелые люди в плавках. Видимо, в этот душный вечер им не хотелось уходить от освежающей прохлады реки.

Опять вспомнилась мечта об оркестре, где каждый старается играть свою партию так хорошо, как только может, и всех объединяет стремление приблизить человека к человеку, ведь один ты можешь очень мало — собственно, почти ничего. Он хотел играть в оркестре всю жизнь и изо дня в день шлифовать свое мастерство, вносить свою лепту в общее дело и готовиться к серьезным выступлениям, на которых музыканты показали бы друг другу и всем остальным, на что они способны…

Градчаны, словно корабль, неожиданно быстро приблизились с левой стороны, теперь они казались еще величественнее, еще выше в мягком, жемчужно-голубом свете наступившего вечера.

…А тетя Лаура будет смеяться и глухим, хриплым от сигарет голосом повторять одну из своих излюбленных житейских мудростей:

«Никогда не бывает так хорошо, чтобы не могло быть еще лучше».

И оба они будут смеяться по любому поводу — достаточно одному начать, и смеху не будет конца.

Хорошо жить на свете, когда есть тетя Лаура.

Мягкие очертания города медленно исчезали, сливаясь с серым речным туманом, сумерки тихо опускались на Прагу.

Завтра будет прекрасный день.

VIOLA

Praha, 1978

Перевод Т. Мироновой

Редактор Л. Новогрудская