Йозеф Кадлец - Повести

Казалось, те двое тихо-мирно выпьют свое пиво и уйдут восвояси, когда один из них, тот, что постарше, вдруг встал, быстро пересек зал и подошел к столику, за которым резались в карты.

Хромой, который с явным удовольствием сгребал свой выигрыш, вдруг услышал за спиной громкий хрипловатый голос, прозвучавший на весь зал:

— Разве так играют? Это же игра для первоклашек, чтобы считать не разучились…

Хромой сделал вид, что не слышит, и продолжал сдавать карты.

— Кто из вас играет в ферблан? — продолжал черноволосый. — Пошли сыграем партийку.

Молчание. Игру он предложил самую азартную.

Хромой сначала сдал карты, потом проверил, не переложил ли кому лишнюю, торжественно открыл козыря, Ловко выложил на него колоду и лишь тогда мимоходом бросил через плечо:

— Играть-то мы играем. Но с тобой играть не хотим.

Черноволосый сгорбился еще больше, он так съежился, будто у него подкосились колени: такого ответа он не ожидал.

— Почему? — удивился он. — Что ты имеешь против меня?

— Ничего, — с ледяным спокойствием ответил Хромой. — Просто потому, что ты Зубодер.

Зубодер растерялся, но не выглядел оскорбленным: между сросшимися бровями пролегла морщина, похожая на незаживший шрам.

— Смотрите-ка, — пробормотал он как бы про себя. — Ну и дела. Вы, значит, не считаете, что нам всем надо держаться заодно…

Не знаю, что он хотел этим сказать. Может быть, то, что во время оккупации, когда фашисты угрожали каждому смертью или концлагерем, всем нам следовало бы держаться заодно. Если он это хотел сказать, он был прав; возможно, у него был за плечами опыт, которого у нас не было.

— Вот мы и держимся заодно, — отрезал один из игроков и ударил картой по столу. — А ты к нам не лезь.

— Что я такого сказал, — спокойно оправдывался Зубодер, но голос его от волнения дрогнул. — Предложил вам сыграть партийку…

— Вот и играй с братом, — отрезали ему.

Похоже было, что Зубодер благоразумно уступил и уйдет восвояси. Но тут поднялся его брат и нетвердым шагом — видно, успел хватить лишку — направился к нам, остановился около Хромого, склонился над столом и, брызгая ему в лицо слюной, произнес:

— Сидишь тут, умника из себя строишь и на людей кидаешься, а вот рассказать тебе, что пришлось пережить нам, наделал бы в штаны со страху…

— Если перепил, сядь и помолчи, — все так же сдержанно ответил Хромой.

— Брось! — настаивал Зубодер. — Что сними, с дураками, говорить?

Они не торопясь направились в свой угол — шли как два черных ворона, случайно прибившихся к человеческому жилью, — люди спугнули их и прогнали прочь.

Тут дорогу братьям преградил трактирщик Пенкава с пенистыми кружками пива в руках; легонько отстранив братьев, он тихо, но четко произнес:

— Успокойтесь, господа! Мы не хотим скандала. У нас здесь приличный трактир.

Эти слова задели более молодого и воинственного, и он рванулся к трактирщику, но старший удержал его, и ему пришлось ограничиться руганью:

— А ты, старик, нас не учи! У нас свое, у тебя свое… Если мы захотим, так пустим тебя с твоим трактиром по миру!

Слова его прозвучали угрожающе, и всем показалось, что угроза была не пустой.

Игроки оторвались от карт и уставились на братьев, стоявших в проходе между столами. Ссориться они вроде бы не собирались, но вид у них был воинственный — черт знает что еще выкинут.

— Что ты этим хочешь сказать? — закричал Пенкава.

Младший пьяно улыбнулся, отбросил непослушные волосы со лба и сказал с вызовом:

— А то, что мы скоро открываем трактир и народ повалит к нам… — Помолчал немного и ехидно добавил: — И вы все тоже! — Он обвел рукой сидящих в зале. — Прибежите как миленькие! Рот разинете, какой у нас будет трактир!

Сказав это, братья удалились в свой угол. Возможно, что и в трактир они явились только затем, чтобы объявить всем эту новость.

Бросили вороны свой дерзкий вызов — и убрались восвояси. Напряжение в зале, грозившее взрывом, спало, и ничто, казалось, уже не предвещало больше никакой опасности.

Вернувшись к своему столу, братья сели и молча выпили еще по кружке. Потом подозвали трактирщика и расплатились.

— Заходите к нам! Будем рады вас видеть! — сказал на прощание старший, и они исчезли в непроглядной тьме.

Я представлял себе, как они бредут в темноте ночи по неровной дороге к старому, еще недавно заброшенному стеклозаводу на опушке.

Две темные, тени, еще более черные, чем сама ночь.

А через месяц в один из жарких летних дней на повороте проселочной дороги, как раз против нашего дома, появилась доска с видной издалека надписью «Трактир у стеклодувки» и стрелкой, указывающей на опушку леса.

Это был не трактир, а скорее пивная для любителей загородных прогулок, потому что неподалеку от стеклодувки в лесу был пруд, к которому летом стекались толпы горожан. Тропинка к этому пруду шла мимо завода, и любители купания охотно заглядывали в гостеприимный трактир на опушке.

Говорили, что вечерами там бывало весело: посетители сидели перед домом за простыми, сбитыми из досок столами; лихо играл гармонист; гости пели хором так громко, что в тихие вечера пение доносилось даже на нашу улицу. Иногда мы узнавали мелодию, реже — слова.

Из нас, жителей предместья, никто туда и носа не казал, все словно сговорились, что будут обходить это место за версту. Как и прежде, мы сходились поговорить и перекинуться в картишки у Пенкавы — словом, хранили верность трактиру «На уголке».

Больше всего взбудоражила нас весть о том, что гостей в новом трактире обслуживают две девушки, видимо дочери арендаторов, — красивые и веселые, они очень обхаживают посетителей, особенно тех, которые не скупятся.

Слухи эти вызвали у нас в предместье самые невероятные разговоры, одни подтверждали, другие опровергали сказанное; все это крайне раздражало тех, кто с неприязнью встретил новых арендаторов и не одобрял подобных новшеств. Ходили и вовсе неправдоподобные слухи, будто по ночам девушки садятся к посетителям на колени, ласкают богатых гостей; словом, там что ни день, то оргии.

Трудно сказать, где тут была правда, а где ложь, скорее всего, это были просто досужие выдумки или даже наговоры, ведь чего только не напридумывает человек, лишь бы излить свою ненависть, а под конец так заврется, что сам поверит в свои измышления.

Мне и моим товарищам уже давно не терпелось хотя бы через забор заглянуть, посмотреть, что же происходит по вечерам в «Трактире у стеклодувки». Но мы сдерживали свое любопытство, не желая изменять зароку, данному жителями предместья: на стеклозавод — ни ногой.

Стояло душное, жаркое лето. После работы мы с моим другом Ярославом частенько отправлялись на пруд. Шли мы туда по узеньким межам среди хлебов, обходя завод стороной. А то ездили туда на велосипеде. Сначала по пыльному шоссе, потом по бездорожью, по выступающим корням, по ухабам спускались к зеленой дамбе пруда.