Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

Итак, увидав, как приодетый Лао Цао с походной сумкой через плечо выходит за порог, Сяо Вэнь поинтересовался:

— Дядюшка, вы куда?

— Я, управляющий, в уезд Циньюань слушать оперу.

Следом он обстоятельно и детально изложил Сяо Вэню, куда и зачем он направляется. А напоследок добавил:

— Не ради театра иду, а с другом пообщаться. Непростое это дело — за сто с лишним ли передавать весточки.

— Что за театр?

— Шанданский банцзы.

Тут Сяо Вэнь оживился.

— Дядюшка, подожди меня, я с тобой. А то меня эти дни тоска уже совсем заела… Не ради театра, а чтобы развеяться в дороге.

Желание Сяо Вэня присоединиться к Лао Цао полностью меняло дело. Ведь одному Лао Цао пришлось бы добираться до уезда Циньюань пешим ходом, а теперь в компании с Сяо Вэнем Лао Цао управлял повозкой на резиновых колесах, запряженной тремя мулами. Пешком до уезда Циньюань с утра и до самого вечера потребовалось бы полтора дня пути, а на летящей повозке с резиновыми колесами, да еще и под веселый звон бубенцов на шеях у мулов, они уже к вечеру подъехали к уезду Циньюань. Проезжая рынок, Сяо Вэнь распорядился остановить повозку и купить половину бараньей туши, корзину персиков и два кувшина вина. Он не стал покупать вино в лавке «Деревня Персиковый цвет», а вместо этого купил его в лавке «Деревня Абрикосовый цвет». Вино из лавки «Деревня Абрикосовый цвет» по сравнению с вином из лавки «Деревня Персиковый цвет», которое гнали в деревне Чжоуцзячжуан, было лучше. Солнце еще не село, а они уже прибыли в деревню Нюцзячжуан. То, что вместе с Лао Цао на театральное представление приехал управляющий «Уксусной лавкой Вэня», прибавляло веса не только Лао Цао, но и Лао Ханю из деревни Нюцзячжуан уезда Циньюань. Когда перед домом Лао Ханя эффектно затормозила повозка с резиновыми колесами, запряженная тремя черными красавцами-мулами, и из нее стали выгружать вино, мясо и фрукты, счастью Лао Ханя не было предела. Поскольку Лао Цао с Сяо Вэнем прибыли на день раньше, Лао Хань этим приездом был застигнут врасплох. Но он быстро подмел двор, освободил одну комнату, где застелил новую постель, и предоставил ее Сяо Вэню. Тем же вечером, узнав, что в деревню пожаловал управляющий «Уксусной лавки Вэня» из уезда Сянъюань, к ним с визитом наведался организатор деревенских празднеств Ню Лаодао. Поскольку все в этой деревне покупали уксус в «Уксусной лавке Вэня», после приветствий и поклонов Ню Лаодао прежде всего принялся нахваливать продукцию Сяо Вэня. Сяо Вэнь тут же встал со своего места и стал отнекиваться:

— Не думал вас тревожить своим приездом, да разве обычный продавец уксуса достоин таких похвал?

Ню Лаодао на это заметил:

— Управляющий скромничает, даже в уксусном деле есть свои корифеи.

Вслед за этим Ню Лаодао стал рассказывать, какая программа их ожидает в ближайшие три дня. Закончив, он поднялся со своего места и напоследок сказал:

— У нас тут глухомань, никаких крупных событий не происходит, если управляющему покажется что не так, то уж не смейтесь над нами.

Сяо Вэнь в ответ тоже поспешно встал и, сделав малый поклон, ответил:

— Уважаемые, будет время, приезжайте в наш уезд Сянъюань, у нас там тоже есть что послушать.

Итак, Лао Цао и Сяо Вэнь поселились в доме Лао Ханя и, довольные, стали дожидаться представления. В честь приезда Сяо Вэня и Лао Цао Лао Хань забил несколько кур и одну собаку. Говорливый по своей природе Лао Хань в присутствии Сяо Вэня сохранял серьезность и попусту не болтал, теперь он ходил с каменным лицом, при этом ужасно зажимаясь. Разговаривал только с оглядкой на настроение Сяо Вэня: когда надо — говорил, когда не надо — молчал. Но по сравнению с обычными людьми он все же говорил много. Сяо Вэнь только усмехался, но всерьез с ним не препирался. Седьмого числа шестого лунного месяца в деревне Нюцзячжуан в назначенное время состоялось представление. На него собрались жители из восьми деревень в десяти ли окрест, так что перед храмом Гуань-ди яблоку было негде упасть. Сколько деревня себя помнила, такого оживления в ней никогда еще не было. Массовик-затейник Ню Лаодао от переутомления даже слег с температурой и кашлем. Тем не менее, перевязав голову синей тряпицей и опираясь на Цзинь Фажуна, он все-таки прителепался. Театральная труппа Лао Тана в день показывала по два спектакля — утром и вечером, а после обеда была передышка. В первый день актеры сыграли «Пир на Третьей заставе» и «Цинь Сянлянь» [88] Цинь Сянлянь — героиня одной из народных китайских историй, брошенная мужем на произвол судьбы женщина с детьми. , на второй день планировалось показать «Храм Фамэньсы» и «Пи Сюин убивает тигра», а на третий — «Башню Тяньбо» и «Ненависть мандаринок». Лао Цао изначально не был театралом, но поскольку на представления ходили Лао Хань и Сяо Вэнь, он усаживался позади них и слушал, как Лао Хань комментирует представления Сяо Вэню. В самых душещипательных местах Лао Хань эмоций не проявлял, а вот Сяо Вэнь доставал платок, чтобы промокнуть глаза. Сходив на два спектакля, Лао Цао вдруг тоже проникся действом и даже вошел во вкус. Его удивляло, что в спектакле обычные мирские дела выглядели на порядок интереснее, чем в жизни. Утром и вечером они ходили в театр, после обеда, когда делать было нечего, Сяо Вэнь дремал дома. Потом он просыпался, умывался и выходил прогуляться по округе. Прямо за домом Лао Ханя протекала река Сянхэ. Стояло лето, вода в реке поднялась, и Сянхэ несла свои воды на восток внушительно и мощно. На берегу реки росло двести-триста высоких ив толщиной с человека. Во время прогулок Сяо Вэня к нему присоединялись Лао Цао и Лао Хань. Лао Хань тихонько говорил Лао Цао:

— У вашего Сяо Вэня на удивление нет никаких барских замашек.

— Он обычно все носит в себе, говорить не любит.

— Дело не в том, что он просто носит мысли в себе, он явно что-то скрывает. Зато у нас в этом плане — что в уме, то и на языке.

Лао Цао, соглашаясь, кивал.

На третий день на обед подали тушеную собачатину. Мясо подали с пылу с жару, да еще и под водочку, так что всем стало жарко. Вспотевший Сяо Вэнь обмахивался веером. Вдруг, словно опомнившись, он спросил:

— Дядюшка, а может, нам перебраться обедать к реке?

Лао Хань на это ответил:

— Боюсь, что как-то неприлично принимать гостей на улице.

— Мы же свои люди, к чему эти церемонии, — отозвался Сяо Вэнь.

Тогда они взяли и перенесли свое застолье в прохладное место, расположившись у самой реки под ивами. Прямо у их ног плескалась водица, а ветерок, гуляющий под сенью ив, овевал тела приятной прохладой. У них снова появилось настроение выпить. Они пировали и разговаривали: сначала поговорили про театр, потом про дела в деревне Вэньцзячжуан уезда Сянъюань, потом про дела в деревне Нюцзячжуан уезда Циньюань. За этими разговорами они просидели вплоть до самого заката, пока багряное солнце не заиграло бликами на воде. Сяо Вэнь, разомлев от выпитого, окинул взором деревенскую ширь и восхитился: