Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

— Какое чудесное место!

— Вот вы, управляющий, сказали «чудесное место», и мне тут же пришла в голову одна мысль, — откликнулся Лао Хань.

— Какая? — спросил Лао Цао.

— Надо бы найти для Гайсинь свата, чтобы выдать замуж.

— А за кого? — снова поинтересовался Лао Цао.

— Лично у меня четыре дочки. Был бы сын, так мы наверняка бы с тобой договорились. А так придется сватать за другого. — Сделав паузу, он снова обратился к Лао Цао: — Тут даже не в сватовстве дело, просто если Гайсинь выдать за кого-нибудь из наших, ты будешь здесь частым гостем.

Лао Цао улыбнулся:

— Хорошо-то хорошо, да только далековато.

Тут ему неожиданно возразил Сяо Вэнь:

— Если человек хороший, расстояние не помеха. Люди живут повсюду, но свою половинку и за тысячу верст не отыщешь.

Лао Хань поспешил наполнить Сяо Вэню стопочку и предложил:

— Управляющий, раз у нас пошел такой разговор, может, вы станете сватом?

Сяо Вэнь улыбнулся:

— Ты для начала расскажи, что за человек.

— Есть у меня в деревне один друг, который меня больше всех здесь уважает, зовут его Лао Ню. Его семья делает кунжутное масло. Выдать бы Гайсинь за его сына, так она и горюшка знать не будет. — Сделав паузу, он добавил: — Материальная сторона здесь ни при чем, просто парень у Лао Ню удивительно толковый. Вы чуть-чуть подождите, я позову к себе этого Лао Ню с его сыном, чтобы управляющий сам его оценил.

Сяо Вэнь усмехнулся:

— Да зачем так спешить?

Лао Цао и Сяо Вэнь не приняли этого разговора всерьез, они и не думали, что Лао Хань возьмет и сдержит свое слово. Когда закончился вечерний спектакль, Лао Хань снова организовал застолье и позвал на него продавца кунжутного масла Лао Ню и его сына Ню Шудао, чтобы устроить смотрины для Лао Цао и Сяо Вэня. Ню Шудао было лет семнадцать-восемнадцать, невысокий, большеглазый, чуть робкий, он четко отвечал на все вопросы, что задавал ему Сяо Вэнь. А тот поинтересовался, сколько лет он учился и в каких местах бывал. После расспросов Ню Шудао вежливо пожелал всем приятного аппетита и откланялся. Он ушел, а Лао Ню остался; мужчины снова стали выпивать. Лао Ню хоть и занимался кунжутным маслом, но пить умел. Сяо Вэнь в этом плане тоже был крепышом, но поскольку он уже выпивал за обедом, который длился до самого захода солнца, то, вернувшись с вечернего представления, он практически сразу захмелел. Сяо Вэнь обычно сохранял серьезность и попусту не болтал, но стоило ему выпить, как в нем просыпалась сентиментальность, глаза увлажнялись, и он то и дело повторял: «Тяжко, ох и тяжко». Лао Цао, зная о такой слабости Сяо Вэня, всерьез его сантименты не принимал; а вот Лао Хань и Лао Ню, не зная о такой особенности, очень удивились, увидав, что Сяо Вэнь прослезился и как заведенный повторяет: «Тяжко, ох и тяжко», и толком не понимали, к чему он это говорит.

Когда трехдневное выступление труппы закончилось, Лао Цао сел в повозку на резиновых колесах и вместе с Сяо Вэнем отправился в обратный путь в уезд Сянъюань. По дороге Лао Цао спросил Сяо Вэня:

— Управляющий, как насчет того дела?

— Какого дела? — удивился Сяо Вэнь.

— Насчет того, чтобы просватать Гайсинь. Друг подошел к этому со всей серьезностью, поэтому мне неудобно отделаться обычной шуткой, выйдет что-то из этого или нет, но надо хоть попытаться.

Сяо Вэнь наконец вспомнил смотрины и, проведя по волосам, усмехнулся:

— Да уж, позавчера я был в ударе… Я вообще плохо помню, что за пьесы мы смотрели.

Лао Цао удивился:

— Почему? Вам не понравилось, как нас принимал Лао Хань? А может, Лао Хань замучил вас своей болтовней?

Сяо Вэнь помотал головой:

— Люди раздражают не тем, что много или мало говорят.

— А может, вам не понравилась игра актеров?

— Да нет, все актеры в труппе Лао Тана старательны, как на подбор.

— Но тогда почему?

— Перед поездкой я разорвал дружбу с продавцом вина Сяо Чжоу из деревни Чжоуцзячжуан.

У Лао Цао словно пелена с глаз упала. Ведь он и правда заметил, что все эти дни Сяо Вэнь о чем-то грустил. Когда пять дней тому назад Лао Цао собрался в деревню Нюцзячжуан уезда Сянъюань, Сяо Вэнь попросился поехать вместе, сославшись на желание разогнать тоску. Лао Цао воспринял его слова как фигуру речи, а оказалось, что у того и правда были причины для грусти. То, что по дороге Сяо Вэнь вместо вина Сяо Чжоу из лавки «Деревня Персиковый цвет» купил вино в лавке «Деревня Абрикосовый цвет», Лао Цао воспринял как желание Сяо Вэня сделать ему приятное. Но оказалось, что за этим стояла ссора Сяо Вэня с Сяо Чжоу. Лао Цао сказал:

— Семейства Вэней и Чжоу дружили несколько десятков лет, разве можно так просто взять и разорвать отношения? Вы поссорились из-за денег?

Сяо Вэнь тяжело вздохнул:

— Лучше бы уж из-за денег. А то просто из-за какой-то фразы.

— Какой фразы?

Сяо Вэнь не стал вдаваться в подробности и лишь сказал:

— Я-то думал, он нормальный, а он оказался идиотом. В мелочах разборчивый, а в делах поважнее дурак дураком.

— Если управляющему досадно, мы можем найти кого-нибудь, кто вас помирит.

— Тут проблема даже не в словах и не в ссоре, а в его человеческих качествах. Не ожидал я от него такого коварства. Мы с ним совершенно разные, поэтому друзьями оставаться не можем. Вот вы с Лао Ханем действительно друзья.

Он снова вздохнул:

— Мне уже больше тридцати лет, а прожил зря.

Лао Цао понял, что Сяо Вэнь не на шутку расстроен, поэтому не стал дальше пытать его расспросами, а только успокоил:

— Ну поссорились и поссорились, в мире сколько угодно других продавцов вина.

В ответ на это Сяо Вэнь хлопнул себя по ляжке и перевел разговор на другую тему:

— Дядюшка, а мне ведь понравилась семья Лао Ню, что продает кунжутное масло в деревне Нюцзячжуан. Сложнее всего в этом мире быть радушным, если при первой встрече вместе напились, считай, что подружились.

Спустя месяц семейство Лао Цао из деревни Вэньцзячжуан уезда Сянъюань оформило помолвку с семейством Лао Ню из деревни Нюцзячжуан уезда Циньюань. А спустя год Гайсинь, она же Цао Цинъэ, вышла замуж за продавца кунжутного масла Ню Шудао из деревни Нюцзячжуан.

Такова была еще одна история, которую на протяжении шестидесяти лет Ню Айго часто рассказывала его мать Цао Цинъэ.

Через шестьдесят лет Ню Шудао, опередив Цао Цинъэ, ушел из жизни. Когда хоронили Ню Шудао, на улице стояла тишь и благодать. Когда на семейном кладбище гроб с Ню Шудао опустили в яму и стали присыпать землей, никто не плакал, кроме Цао Цинъэ, которая заливалась слезами, сидя прямо на земле. К ней подошли и стали уговаривать:

— Одумайся, человек уже умер, слезами его не вернешь.

А Цао Цинъэ на это неожиданно ответила:

— Я не его, выродка, оплакиваю, мне себя жалко. Я, можно сказать, всю свою жизнь на него извела.