Александр Иванов - Записки анастезиолога

Один из оперов старый знакомый, прошу рассказать о результатах следствия.

Не подвел, на следующий день позвонил, рассказал подробности. История такова: два друга мучительно пьянствовали больше недели, пока один из них окончательно не потерял свою основную способность: пить. Потерял ее одновременно с даром речи, способностью передвигаться и прочими, для него второстепенными функциями организма. Видя, что друг готов отдать концы, реальный Прохоров мечется в поисках. Друг – украинец, приехал в гости. Страховки нет, за лечение придется платить. Смекалка подсказала выход: поскольку друг уже не разговаривает, только мычит, и никто по выговору не заподозрит в нем коренного западенца, кладет ему в карман свой паспорт, полис и отправляет лечиться. Но друг подвел, хоть напоследок, но обманул русского, помер. Вот как теперь паталогоанатом будет объяснять, что свидетельство о смерти выписал на живого, но это уже его проблемы.

В операционной оживление, крики. На столе мужичок средних лет. Травматолог уже шестой час оперирует ему сломанную голень, никак не может остановиться, постоянно недоволен результатом. Доктора обуяла гордыня, хочет сделать красиво, лучше, чем было, хочет превзойти творца. Надо сказать, творец о красоте не позаботился, кривая нога сломана в двух местах. Вместо обычных полутора-двух часов операция затянулась. Больной под местной анестезией истомился лежать на операционном столе:

– Мужики. Ну вы скоро? Мне отлить надо.

Травматолог:

– Сейчас, сейчас, мы уже заканчиваем, зашиваемся.

Удар молотком по стамеске, хруст костей.

– Как-то странно вы зашиваетесь! Короче, если вы мне сейчас не дадите поссать, я сдохну!

Дневной анестезиолог:

– Слушай, ты имей совесть. Я из-за тебя тут ночевать не собираюсь, у меня рабочий день давно закончился. – Обращаясь к больному: – Потерпи, дорогой, извини, я не знал, что все так надолго затянется, мочевой катетер бы поставил.

В дверях операционной маячит дежурная смена:

– Вы скоро там? Нам операционная нужна. Экстренные поступают.

Травматолог:

– Скоро. Тут все непросто.

– Тебе дай любую операцию, и ты ее сделаешь сложной. У нас парень уже час как на каталке в коридоре лежит, аппендицит.

– Мужики, дайте поссать! Сдохну!

Операционная сестра посылает всех сразу:

– Как закончат, полчаса, не меньше. Мне еще тут стол накрыть, белье поменять.

Но все, что на этом свете имеет начало, когда-нибудь заканчивается. Завершилась и операция. Последний шов, гипсовая лангета. Счастливый мужичок с облегчением наполняет до краев утку. Уборка, закатывается новый больной. Двадцать пять лет, курсант академии наркоконтроля. Аппендицит. Парень заметно нервничает перед операцией. Двух часов ожидания в коридоре на холодной каталке почему-то не хватило, чтобы успокоиться.

– Не волнуйся, сейчас поспишь, все будет нормально.

На помощь приходит дежурная санитарка, Степановна, человек необычной доброты, редко понятной посторонним. Как всегда, находит слова утешения:

– Мил человек, а ты писать-то не хочешь?

– Да нет, не хочу.

– А то смотри, у нас тут все умирают.

Парня начинает трясти от страха, пульс подскакивает до 140. Приходится вмешаться:

– Степановна, да вы что говорите? Иногда ведь и выживают.

– Да что вы, доктор, такое говорите! Вон перед ним больной лежал. Как он умирал! Ах, как он умирал…

Парень собирается сорваться с операционного стола. Приходится схватить первое, что попалось под руку, а попался фентанил, и ввести сразу пару ампул. Клиент немного успокаивается и, почувствовав начало действия наркотика, как говорится – приход, облизывает губы, смакует.

– А что это было? Это наркотик?

– Да, наркотик. Это как раз то, с чем ты должен будешь бороться.

– А ничего…

Похоже, наркоконтроль потерял своего молодого перспективного сотрудника.

Три доктора-гинеколога копошатся над операционным столом. Все девчонки рослые, как на подбор, по 150 см. Анестезиологу скучно, смотрит на всех сверху, хотя все операторы стоят на табуреточках.

– Вас что, по росту принимают на работу? А то получается как в песенке: «На моем уютном столике танцуют рожицы смешные польки. Эти рожицы росточком с гномиков, но эти гномики – такие комики». Молчат, заняты, разговаривать некогда. На уютном столике пациентка, размером с лося. У докторов не хватает длины рук, чтоб добраться до ее внутренностей. Музыку даже им поставил, Пашу Кашина, чтоб веселее было, не помогло.

Хорошая, кстати, песенка. Часто привожу ее студентам в качестве примера кислородного голодания мозгов. В свое время заметил, первый признак горной болезни – люди начинают употреблять в разговоре уменьшительно-ласкательные суффиксы. Но с горной болезнью мы дело имеем редко, уменьшить содержание кислорода в воздухе ниже атмосферного трудно. Анестезиологу надо быть полным мудилой, чтоб перекрыть подачу свежего газа в контур наркозного аппарата и не обращать внимания на его вопли тревоги. Хотя многим такое удается. Зато с маразмом мы имеем дело часто. Примерно то же самое, кислородное голодание мозгов.

Приятно встретить человека, настроенного по отношению к тебе позитивно, несмотря на причиненные ему некоторые неудобства. Который до сих пор не сомневается в возможностях сельской медицины и ее справедливости.

Лет пять назад человека нашли в соседнем лесочке с разбитой рожей. Решив, что его кома связана с черепно-мозговой травмой, и чтоб проверить, нет ли внутри каких гематом, не долго думая, в пяти местах просверлили череп. Наложили, как это красиво называется, диагностические фрезевые отверстия. Операция не сложная, известна со времен каменного века, но с успехом широко применяется и в наше время. Компьютерных томографов в селе нет. Хотя во времена палеолита показания к ней были более развернутые, типа изгнания злых духов. Сама процедура очень мне напоминает игру в морской бой. Дырки в основном сверлятся наугад с тем же результатом: мимо, мимо, попал, убил. Гематом у мужичка не нашли, кома оказалась чисто алкогольной. Через пару дней настало пробуждение. Ощупав свой череп, голова болела, но не так, как обычно по утрам, мужичок произнес:

– Ну бля, крепко же я вчера дал…

Начали как-то оправдываться, мужик, извини, мы думали у тебя в голове гематома, вот и насверлили дырок. Больших неудобств они тебе не доставят, разве что будешь за ямки в черепе цепляться расческой. Но ты же не сикх, тебе расческу с собой носить не обязательно, да и вряд ли ты ею вообще пользуешься.

– Не, мужики, это я вчера в лесу на ветку напоролся. Надо ж так было нажраться.

С этим убеждением и был выписан. В последние годы встречаемся часто, и сколько ни пытаемся объяснить, что дырки в черепе насверлены нами, мужичок только укреплялся в своей мысли: