Александр Иванов - Записки анастезиолога

Твердят постоянно: кризис, кризис. Ерунда все это. И деньги есть, и никакого кризиса в стране. Нам покупают новую технику, новый передвижной рентгеновский аппарат. Вещь нужная, особенно в операционной. Дорого, но зато цифровой, фотобумаги не требует. Уже прикинули экономию, дух захватывает.

Плохо одно. Приехали инженеры, собрали, проверили. Уехали. И оказалось, по высоте ни в одну дверь он не проходит, в ту же операционную. Это ерунда, у нас есть кувалда, а кувалда, как говорит знакомый прораб на стройке: кувалда – это хорошо. Короче, двери разнесли. Потом подумали, в лифт-то он тоже не входит, а тут сложнее, тут кувалда не поможет. Звонят инженерам, приезжайте, разберите, закиньте в оперблок, а там соберете. А те резонно: хер вам. Заплатите – приедем, а так нет, это не гарантийный случай. А так если сломается – звоните. Сами разберете – с гарантии снимем. А как он теперь сломается? Никогда он не сломается, так и стоит на первом этаже. И где тут, спрашивается, кризис, в чем?

Вот селфи, кажется, забава безобидная. Но бывает всякое.

Утром в реанимацию врывается мадам:

– Пустите, мой муж тут! Я его уже три дня ищу, как ушел из дома ночью.

Судя по одежде, он пришел сразу к нам, под утро влетел в приемный покой с криком «Помогите! Я сейчас умру!». Вернее, одежды на нем не было, а был с собой только образ Спасителя и полотенце на бедрах. Долго по улицам в таком наряде не погуляешь, по ночам уже холодно. Третий день человек лежит связанный, а отпускать его страшно, здоров. Потом оказалось, мастер по боксу, тяжеловес, потому и вязали всем коллективом. Непонятное вещество, грибы, спайс или что-то новое, расширяющее сознание.

– Ну ладно уж, раз вошли, проходите, только предупреждаю, он связанный, сейчас спит. Буянил.

– Ничего, он меня боится, я его сейчас домой заберу.

В палате достает телефон и начинает фотографировать все подряд, себя, мужа, себя вместе с мужем.

– Вы посмотрите, какой он хороший, когда нормальный, – начинает совать в лицо свой телефон, прокручивая картинки, – это мы с ним в Турции, это с мамой… Ой, извините, я его сейчас разбужу.

И, отскочив на пару шагов, с разгона ногой по еб…, ну то есть по роже. Ё! Кровища из носа. Мужик от неожиданности сгибается пополам вместе со спинкой кровати. Открывает глаза. Серия снимков процесса пробуждения.

– Смотрите, доктор, я сейчас вам нашу свадьбу покажу.

Снова начинает совать в лицо телефон. Супруг начинает говорить:

– Ты лучше ему покажи, как ты на мостик умеешь вставать, гимнастка ты херова. Знаете, доктор, как прикольно.

– Сейчас, сейчас покажу, я действительно мастер спорта по гимнастике, смотрите, правда здорово? Только сначала покурить сбегаю, ладно?

– Все, идите курить, через двадцать минут придете, заберете свое чудо. Только смотрите, одежды на нем не было. Вот икона была, в приемном получите.

– Ничего, я на машине, отвезу домой.

Странные вещи под Новый год. Ночь, трезвые, строго выполняем приказ руководства: на работе никаких корпоративов. Народ затаился, отмечать еще не начал, отделение реанимации полупустое. В 4 часа ночи в палате появляется маленький мужичок, в пальто, в шапке, с палочкой. Пальто в снегу. Совсем маленький, как гном, не выше 140.

– Ты кто, ты Дед Мороз?

– Я Сеппялайнен!

– Да мне все равно, ты как сюда попал?

Отделение закрыто, на дверях кодовые замки. Есть один путь, если забыли закрыть кладовку, то через ее окно можно спрыгнуть на крышу. Но им можно воспользоваться только как выходом, и скорее всего удастся это сделать только один раз в жизни.

– Я Сеппялайнен! По-русски – это Кузнецов.

– Да хоть ты Смит или Ковальчук. Дед, ты мне объясни, ты чего здесь делаешь?

– Я Сеппялайнен! Мне девяносто четыре года. Я очень хочу кушать!

– Пошли, накормим. Но у нас только каша.

– Я Сеппяляйнен! Я Герой Советского Союза!

Больше в 4 часа ночи заняться нечем. Выяснять, не живет ли по соседству некий Сеппялайнен, оказалось – живет, на соседней улице. Накормить, договориться с отделением терапии, пусть переночует до утра. Как он попал на закрытое отделение, выяснять сил уже не было.

Наблюдаем, как глобальные процессы в мире затрагивают жизнь нашей богадельни. Исчезли узбеки, местная диаспора свернула деятельность, не выгодно стало работать в России. Иссякает поток гастарбайтеров со славянских республик. Даже таджики потянулись на родину. На смену появились киргизы, народ незнакомый, темный народ, неизвестный. Что мы знаем про киргизов, кроме слов известной частушки о том, что они злые? Помните: не ходите, девки, низом, там живут одни киргизы?.. Поэтому относишься к ним с опаской. А еще оказалось – они хитрые. На днях поступает чей-то очередной работник, упавший с крыши дома. Пятый этаж. Шансов нет, сломан позвоночник, разорваны легкие. Но умирать будет долго, по ходу процесса нанесет немалый ущерб бюджету больнички. Но тут их бригадир, он же смотрящий, приносит документы, паспорт, страховой полис. Надо же, какой сознательный народ, оформляет страховку. Полис подозрительно потрепанный, странно, у молодого мужика, но по сроку действителен, страховая подтвердила, да, такой есть, присылайте счет, оплатим. Руководство прыгает от радости, полис дорогой, покроет все расходы на лечение. Лечите, ребята. Ребята лечат. Делают пару операций в надежде, вдруг повезет. Но не повезло, парень умирает. Что поделать, судьба. Выписывается справка о смерти, страховка предусматривает отправку тела домой. Администрация выставляет счет страховой компании, ждет, деньги потрачены не маленькие.

В дверь реанимации стучится восточный человек, киргиз.

– Вам кого?

– Я живой.

– Я очень рад.

– Нет, я не умер. Я не хочу быть умер, это не я умер.

– Ну как бы понятно, что ты не умер. А в чем проблемы?

– Это мой паспорт. И справка мой. А умер мой брат. Его паспорт вот, он Асталбек, я Жолынбек.

– А какая разница? Асталбек или Жолынбек?

– Разница, что я живой.

Смотрю на паспорта, внешне братья почти не отличимы. Интересно.

– Он что, тут по твоим документам лечился?

– Да.

Оказалось, хитрые киргизы на троих покупают один полис и лечатся по нему в больницах по очереди, чем и объясняется ветхость документа. И никто бы ничего не заподозрил, если бы киргиз остался жив.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу другой справка, на имя брата.

– Я тут помочь не могу, иди к начмеду, пиши заявление, разбирайся с моргом. Только тогда тебе придется за его лечение заплатить, одна операция там около двухсот тысяч стоит. И за свой счет домой везти. Так что ты подумай.

– Хорошо, подумаю.

Ушел думать. Пришлось сообщить начмеду, но пока решили шум не поднимать, с киргиза денег все равно не получишь. А так есть шанс, что страховая заплатит. Может быть, киргиз ради экономии решит брата под своим именем похоронить, какая, собственно, разница, кто умер, Асталбек или Жалынбек, и под каким именем жить. А потом дома разберется, пусть там доказывает, что он живой. Пока не появляется, думает.