Владимир Данихнов - Тварь размером с колесо обозрения

Я сказал: ведь это здорово, что химия кончилась.

Яна сказала: конечно, очень здорово!

Мы замолчали. Я доедал суп.

— А ведь уже больше года прошло, — сказала Яна.

— Ну да, — сказал я. — А эта врачиха из облбольницы, как ее… Виноградова, что ли? Помнишь ее? Она сказала, что мне остался год. Год уже прошел, а на ПЭТ опухоли не нашли, и Павел Викторович с Алией Катифовной на осмотре опухоли не видят.

— Нет-нет. — Яна помотала головой. — Я не о том. Уже целый год у нас с тобой только и разговоров, что об опухоли. Мы как будто живем с ней, с этой опухолью, она как член семьи. Только о ней и говорим. А хочется без нее, понимаешь? Забыть о ней насовсем. Куда-нибудь уехать, на море… нет-нет, я помню, что тебе на море нельзя, но так хочется, просто уехать. Пусть не на море, а в горы, например.

— Мы ведь в Москву ездили месяц назад с детьми, — сказал я. — По ВДНХ гуляли, на лодке катались, в зоопарке были, в планетарии, в Царицыно. Разве не здорово было?

— Здорово, — сказала Яна и замолчала.

Я думал о шкатулке.

— Хочется хотя бы разочек без детей, — сказала Яна, — только ты и я. А дети пусть с бабушкой неделю поживут.

— Ну они тоже захотят поехать.

— Захотят, — согласилась Яна.

— Угу, вот и попробуй им объяснить.

— А мы им не скажем.

— Хитрая какая.

Домой мы вернулись на такси. Ужинать я отказался — воротило от одного вида еды. Воды пил много; мне советовали пить побольше, и я выпивал на менее двух с половиной литров в сутки; на самом деле больше. Ноги пока не болели, но это ничего не значило: обычно боль в суставах появляется через два дня после химии. Помню, перерыл рюкзак, потом кладовку в поисках шкатулки: нашел разводной ключ, который не мог найти неделю назад, набор карандашей для Майи, который положил сюда на полку и забыл чуть ли не полгода назад, еще какую-то мелочовку; а шкатулку не нашел. Мне смутно помнилось, что она лежала на полке рядом с набором канцелярских принадлежностей; но сейчас ее там не было. Темнело. Электрический свет не достигал кладовки, и совсем скоро я перестал различать предметы. Надел на голову фонарик. Раньше я ходил с таким по заброшкам, теперь его использует Яна, когда осматривает орбиту моего глаза, чтоб снимать пинцетом наросшие корки и следить, не появилась ли опухоль.

Помню, как Яна впервые осматривала полость глаза с фонариком на голове, с пинцетом в трясущейся руке. Прошел только месяц или даже меньше после операции, в полости еще хватало ран и воспалений. Яна боялась, что ткнет неудачно куда-нибудь пинцетом и проткнет мне мозг. Когда она доставала корку в первый раз, то приговаривала: ой, мамочки. Ой, господи. А я совсем не боялся, было даже немного смешно. Говорил ей: ну же, смелее, видишь, я не боюсь. Яна говорила: дурак! Не представляешь, как это страшно. Все-таки я не врач! Я говорил: не волнуйся, я тебе полностью доверяю. На следующий день руки у нее дрожали меньше. Потом совсем привыкла. Со временем я сам наловчился проверять орбиту и убирать корки; впрочем, мне с одним глазом это было сложно, особенно если корки нарастали где-нибудь справа или проваливались вниз, к горлу, так что совсем от помощи Яны я отказаться не мог.

Теперь же я использовал фонарик на голове, чтобы найти шкатулку. Но ее нигде не было. Я осмотрел каждый уголок, вытаскивал из кладовки старые коробки, заглядывал под сложенные здесь старые вещи; ничего. Она как сквозь пол провалилась.

Подошла Майя:

— Папа, что ты ищешь?

Я сказал:

— Шкатулку. Такую маленькую… — Я попытался изобразить руками, как выглядит шкатулка, и махнул рукой. — Да нет, ничего. А ты что делаешь?

— Рисую, — сказала Майя. Лицо и руки у нее стали разноцветными из-за фломастеров. — Хочешь посмотреть, как я рисую?

— Сейчас, радость моя. — Я зашел в спальню, потрогал Яну за плечо; она сидела за компьютером в наушниках, смотрела ютуб. — Ян, ты точно не… — Она не слышала. — Яна! — позвал я.

Она сняла наушники; лицо у нее стало испуганное:

— Что такое? Тебе плохо? Может, надо уколоть дексаметазон?

Я покачал головой:

— Все нормально.

— Суставы не ломит? Где-то еще оставался пакетик нимесила.

— Не. Помнишь, я спрашивал у тебя про шкатулку? Никак не могу ее найти. Слушай, может, ты где-нибудь ее видела? Такая совсем небольшая, деревянная, а сверху коричневая кожа.

— Нет, не видела.

— Я ее в кладовке спрятал вроде бы, но сейчас найти не могу.

— Ты же знаешь, я в кладовку вообще редко лезу, у тебя там черт ногу сломит.

— Ну-у… — протянул я.

— Вот бы прибрался там заодно, — сказала Яна, — а то такой бардак. Ну не сегодня, ладно, ты сегодня только после химии, но хотя бы на выходных.

— Что ты требуешь от смертельно больного человека, женщина! — возмутился я.

Она засмеялась:

— Нашелся тут смертельно больной!

Я вернулся в гостиную. Майя лежала на полу, рисовала фломастерами на бумаге. Увидев меня, жалобно попросила:

— Папа, ну посмотри, как я рисую, ну пожалуйста!

— Конечно, солнышко.

Я лег на живот рядом с ней. Меня слегка мутило, но терпимо; бывало и хуже. Майя водила по бумаге фломастерами, изображала круги, линии и закорючки; девочек в треугольных платьях, каких-то немыслимо разноцветных зубастых монстров, нападающих на девочек и получающих достойный отпор, пушистых котят с роскошными усищами, домики размером самую малость больше девочек, а также мам девочек размерами побольше домиков, деревья в лесу, напоминающие ядерные взрывы, солнышко, в зависимости от обстановки либо улыбающееся, либо печальное, с уголками рта, опущенными вниз; и тогда рядом обязательно тучи и дождь в виде пулеметных очередей, которые дырявят землю. Майя изрисовала пять или шесть листов. На одном из них я заметил изображение сундука и сначала не обратил на него особого внимания; но потом пригляделся. Если подойти с фантазией, то это можно принять за шкатулку. Я взял лист в руки.

— Майя, что это?

Майя уставилась на лист.

— Папа, ну это же девочки искали сокровище, — объяснила она. — Это еще не дорисовано, папа, давай я дорисую, чтоб тебе было понятно.

— Нет-нет, что вот это? — Я ткнул пальцем в шкатулку.

— Это… коробочка. — Майя не знала слова «шкатулка».

— А где ты видела такую коробочку? В мультике?

Майя сначала кивнула, но тут же помотала головой:

— Нет, в игрушках нашла.

— В ящике с игрушками? Может, на полу лежала? Упала с полки?

Майя сказала:

— Не знаю. Она в игрушках лежала. Я с ней играла, а потом понесла в детский сад — показать Рите.

— Она и сейчас в детском саду?

— Нет, она, наверно, в моем рюкзаке.

Майя подскочила и побежала за рюкзаком. Это был замечательный детский рюкзак, похожий на сову. Мы купили его Майе в конце июня 2016 года в Москве, когда ПЭТ/КТ показала отсутствие опухоли. Майя давно просила рюкзак и что-нибудь с совой, например, кружку. Кружку мы не нашли, а подходящий рюкзак случайно увидели в витрине одного магазина. Рюкзак очень понравился Майе, и теперь она ходит с ним повсюду: в садик, в магазин, на прогулку. В Майином рюкзаке всегда бутылка воды, это если она захочет попить, и несколько игрушек, это если по дороге она внезапно захочет поиграть.