Юрий Буйда - Пятое царство

Наконец я поймал себя на том, что образ обнаженной Птички Божьей в моем воображении мало-помалу стал сливаться с образом обнажающейся Юты Бистром, перекрестился, перевернулся на другой бок и заснул.

Никон Младший,

секретарь Великого Государя и Патриарха всея Руси Филарета, Матвею Звонареву, тайному агенту, сообщает следующее:

шифр «одноногий ангел»

Гриф «Слово и дело Государево»

Памятка

Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова (Главная Бумага) датирована маем 7121 года от сотворения мира – маем 1613 года от Рождества Христа. Оба ее экземпляра равноценны, оба хранились в Посольском приказе, запертые в ящике, который обит багряным бархатом.

Первый экземпляр имеет в длину 5 аршин 13¼ вершков и состоит из восьми склеенных друг с другом листов александрийской бумаги без водяных знаков. На обороте этого экземпляра стоят 235 подписей избирателей с упоминанием 272 имен. К документу приложены десять архиерейских печатей, подвешенных таким образом, что шнуры образуют буквы «м» (митрополичья), «а» (архиепископская) или «е» (епископская). Три митрополичьих печати из красного воска подвешены на красных шелковых шнурах, четыре архиепископские из темного воска с синеватым отливом – на лазоревых шнурах, три епископских из темного воска с коричневатым отливом – на темно-коричневых шнурах.

Второй экземпляр отличается большей длиной – 6 аршин 9 вершков – и состоит из девяти листов александрийской бумаги без водяных знаков. Этот экземпляр написан другим почерком, и на его обратной стороне стоят 238 подписей с упоминанием 256 имен. К документу приложены такие же десять архиерейских печатей.

По прошествии девяти лет царствования Михаила Федоровича Романова реальная ценность этих документов снизилась настолько же, насколько выросло символическое их значение. Злоумышленники, несомненно, могут использовать это с пользой для себя и ощутимым уроном для царя, веры и будущего.

Девица Юта Бистром

в своих Mea secreta [14] написала:

Как писал Константин Африканский, меланхолия – это такое состояние души, когда человек твердо верит в наступление одних только неблагоприятных для него событий. Причина болезни в том, что пары черной желчи поднимаются к мозгу больного, сознание затемняется (lumen ejus obscurat), и велик риск, что оно совсем погаснет.

Болезнь батюшки прогрессирует, пожирая душу. Щепотка толченого человеческого сердца с утра натощак приводит его в чувство, но вечером он вновь впадает в уныние. И тогда он пускается в рассуждения, навеваемые книгой «Биотанатос», сочиненной неким Иоанном Донном, проповедником из Лондона.

Этот проповедник пишет, что «The Self-homicide is not so naturally Sin that it may never be otherwise»: самоубийство – не такой уж грех, чтобы его нельзя было осмыслить иным образом. И он осмысливает самоубийство иным образом – как акт самопожертвования, ссылаясь на авторитет Христа, который отдал душу за ближних своих. Христос сказал о своей жизни: «Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее», как свидетельствует евангелист Иоанн. То есть не крестные муки убили Христа, но Он покончил с собой «чудесным и сознательным излучением души», ушел во мрак, чтобы в мире воссиял свет спасения.

Это несомненная ересь, обсуждать которую невозможно и не нужно.

Да и что может быть доброго из Лондона?

Однако батюшка одержим богомерзкой мыслью о том, что человек имеет право свести счеты с жизнью, если его ресурс исчерпан.

Я уговаривала его не писать письма к патриарху с просьбой о выдаче тела бестии для научных исследований, понимая, что при одном взгляде на это создание – на эту злокозненную форму жизни – батюшке станет плохо. Но он меня не послушал.

Вечером мы спустились в лабораторию, и я освободила от рогожи тело бестии, лежавшее на большом столе. Несчастный зверь был нещадно изрублен шотландцами. Его выпученный помутневший глаз, казалось, укоризненно смотрел на нас.

Батюшка опустился в кресло с горьким протяжным вздохом.

– За последние двадцать лет я создал сотни живых существ, – проговорил он. – Иные умерли, другие мыкаются по жизни, проклиная тот день и час, когда появились на свет, но ни один из них и на полшага не приблизился к тому образу нового человека, человека безгрешного, чистого и прекрасного, сияющего в моем воображении, – образ из бессмертного «Асклепия», открывающегося словами, которые навсегда запечатлелись в моем сердце… великое чудо есть человек, достойный прославления и поклонения… бессмертен, он обретается между небом и землей, единственный среди существ на этом свете устремляется дальше, как оживляющий огонь, и землю он приручает своим трудом, и бросает вызов стихиям, и знается с демонами, и смешивается с духами, и все преобразует, и лепит божественные лики. Человек среди устойчивых вещей есть подвижнейший огонь, который их все сжигает и поглощает, который всё разрушает и заставляет восстанавливаться…

– Он не имеет облика, – подхватила я, – ибо обладает всеми, и не имеет формы, ибо все формы растворяет и во всех возрождается, и всеми обладает и делает своими…

– Защищая единство жизненного порыва, – продолжал батюшка, – являющегося формой и материей жизни, я добивался, чтобы познание совпало с поступком, чтобы наука стала действенной частью магии в деле чудесного созидания и преображения мира и человека, но жизнь из года в год указывала мне на зловещую связь между чудесами и чудовищами, а я – я отказывался верить своим глазам… – Он кивнул на мертвое чудовище. – Какие еще нужны доказательства краха? Что бы я ни делал, получаются уродливые выблядки, пустые, неодушевленные формы зла, и даже если некоторым из них удается прожить долго, они остаются такими, какими я их создал… человеческая сущность состоит не в уже данной ему природе, но в его становлении, в выборе себя… отсутствие облика, свойственного человеческой природе, позволяет человеку найти его в своем творении, и это его приговор вещам, след, который он оставляет в мире, творя в нем, перевоплощая, преобразуя его… и если исходить из этого, то я – творец пустоты, творец зла…

– Батюшка! – воскликнула я со слезами. – Опомнитесь!

Он покачал головой.

– Magus significat hominem sapientem cum virtute agendi…

– Да, конечно, я много раз слышала от вас, что маг – это мудрец, умеющий действовать, но…

– Но этого мало. – Он поднял на меня взгляд. – Если я говорю языками ангельскими и человеческими, а любви не имею, то я медь звенящая и кимвал звучащий. Я думал о таутомерном равновесии, но не о любви, не о душе. Любви – вот чего не было никогда в моих расчетах и формулах. Потому существа, которых я создал, легко поддаются злым чарам… – Он нахмурился, глядя на мертвую бестию. – Напасть на царский дворец! Покуситься на Бога! Ведь у меня и в мыслях ничего такого не было, когда я лелеял эту форму жизни… почему эти существа не берутся за уборку улиц, возделывание земли или торговлю рыбой? Неужели убивать людей легче и приятнее?