Владимир Очеретный - Незадолго до ностальгии

— Есть ещё одна улика, — негромко произнесла Варвара, и вначале Кишу показалось, что он ослышался. Но она подтвердила свои слова лёгким кивком: да, есть.

— Даже не знаю, — усмехнулся он, качая головой, — ожидал я чего-то в этом роде или нет. Нет, вру: конечно, не ожидал. И какая?

— Ты видел её много раз, — подсказала Варвара.

— Даже так? — Киш скептически приподнял бровь.

— Не совсем её, — уточнила она, — а её… её портрет или…

— Постой, постой, постой… — заторопился он. — Дай я отгадаю… сейчас… Браслет?

Она кивнула.

— Так я и думал! — воскликнул он. — Ай да Аккадский! Ай да Шедевр! Всё-таки ты намекала на свой Браслет!

— Я намекала? Когда?!

— Ну как же, — в его голос вплелась снисходительная интонация «к чему теперь отпираться?», — янтарный, телемагента, ежевичный и так далее — ты ведь подбирала на процесс одежду так, чтобы в ней каждый раз доминировал какой-то определённый цвет, и только букву «б» во второй раз пропустила. Разве ты при этом не намекала на Браслет? Хочешь сказать…

Но Варвара уже смеялась:

— Киш, ты такой милый! Ты решил, что я зашифровала тайное послание с помощью разных цветов? Ты правда считаешь, что я на такое способна?

Её смех был такой искренний и заразительный, что Киш снова засомневался.

— Но зачем?!

— Это была только одна из гипотез, — ответил он уклончиво. — И если ты думаешь, что я не понимал все её слабости…

— И какую фразу ты расшифровал?

Ну, в этом-то он не собирался признаваться! Во всяком случае, пока. И ещё Киш вдруг понял, что Шедевр над ним, скорей всего, подшутил — придумал «люлю», чтобы подтолкнуть его к Варваре.

— Какая разница, если это всё равно не так?

— Киш, пожалуйста! Янтарный, теле-что-то-там, ежевичный, а дальше? Что после «Яте»?

— Янтарный, телемагента, ежевичный, — стал перечислять он, — норковый, ирисовый, бурый, ультрамариновый, малиновый, баклажанный… м-м… устойчивый, маренго.

— Ятенибумбум? — недоверчиво переспросила Варвара, но тут же разочарованно воскликнула: — Киш, ты обманываешь, ну скажи! Если хочешь: пусть будет считаться, что я очень подсознательно передавала тебе сообщение, а ты, такой умный, взял и расшифровал его. А я скажу, правильно или нет! Давай?

Но Киш не повёлся на эту детскую уловку.

— Потом, — пообещал он. — Ты будешь смеяться ещё больше… Ещё сильнее, я хотел сказать… но чуть позже. Мы же говорили о Браслете? Мне не терпится узнать тайну Браслета!

Несколько мгновений в Варваре боролись любопытство и необходимость рассказывать дальше. Наконец, последнее благоразумно победило. Она ещё раз окинула его весёлым взглядом и снова стала серьёзной.

— Тебе не кажется странным: устроить ТАКОЕ — только ради того, чтобы отыскать в глубине веков Истого Менялу? Что такого он мог им дать? Тем более что он сразу же умер?

— Откуда мы знаем, что для них странно, а что нормально? — пожал он плечами. — Может, он был важен им сам по себе? Ясно же, что потомки Вальтера — влиятельнейшие люди, политики и финансисты, и кто знает, сколько их? Возможно, два-три десятка, но не исключено, что — несколько сотен или даже тысяч. А раз так, то…

— Киш, представь, что речь идёт о твоём пра-пра-пра-пра — много раз «пра» — дедушке, который жил много веков назад: тебе, по большому счёту, не всё ли равно, молодым он умер или старым, в своей постели, в бою или пропал без вести?

— Вряд ли я удачный пример для сравнения с теми, кто стоит на вершине мира, — усмехнулся он. — Марк считает, что миром управляют юристы, но мне представляется всё не столь персонифицировано. Если говорить упрощённо, то миром правят три силы — Деньги, Кровь и Идеи. И мне кажется, наверху они сходятся в одной точке, как рёбра пирамиды. Внизу большинство людей вынуждены каждый раз выбирать, что для них главнее — деньги или кровные связи, кровные связи или убеждения, убеждения или деньги. А наверху для них это всё одно и то же. Вот, к примеру, деньги — не так-то сложно увязать их с вопросами крови и идей. Во многих языках мира название банковских процентов восходит к слову «потомки». Проценты — потомки основной суммы кредита. Так их и воспринимали во времена общинно-родового строя, да и сейчас основная сумма называется телом долга. Но деньги — это ещё и абстракция, одна из древнейших идей человечества. Аристотель, чтобы подчеркнуть условность денег, применил слово «симболон» — так назывался жетон из глины или дерева, на котором записывались договорные обязательства, потом его ломали пополам, и стороны договора забирали каждый свою половину. Позже симболоны стали применять для заключения договоров дружбы, и это очень похоже на обряд братания, когда люди делали надрезы на теле и прикладывали раны друг к другу, как бы обмениваясь кровью — обмениваясь символически. И если помнить, что теперешнее слово «символ» — потомок того самого денежно-товарного симболона, то для Эгоистов — потомков Вальтера Эго-Истого — между Деньгами, Кровью и Идеями разница состоит лишь в нюансах. Разница чисто символическая. Конечно, это не исключает простого желания похоронить Вальтера по-человечески, извлечь из тюрьмы времени, отпустить его душу на покой, но…

— Ты хочешь сказать: могло быть и так, и так, и этак, и всё вместе взятое? — кивнула Варвара. — Только что это объясняет?

— А что это должно объяснять? — пожал он плечами. — Я просто отвечаю на твой вопрос: для чего было устраивать такой спектакль на глазах у всего мира? Ответ: ни для чего или для чего угодно. Всё дело в возможностях. Если они это могут, то причина, по большому счёту, не имеет значения. Неважно, проверяют ли они предел своей силы или просто забавляются, или это была подготовка к чему-то ещё более грандиозному — возможных причин можно наковырять целую гору. В конце концов, если Эгоисты — хозяева мировых Денег, то это означает, что они двадцать четыре часа в сутки покупают время жизни большинства жителей Земли, которые трудятся, чтобы заработать денег. Они покупают миллиарды часов ежесуточно, а благодаря кредитам они купили и будущее — миллиарды и миллиарды человеко-часов. И вот подумай: от Менялы нас отделяет семьсот-восемьсот лет — это чуть больше семи миллионов часов, ничтожная для них с точки зрения цифр сумма времени. С одной стороны, миллиарды и триллионы часов настоящего и будущего, а с другой, каких-то жалких семь миллионов прошлого. Для людей с цифровым мышлением, для которых весь мир, как для пифагорейцев, состоит из чисел — весь мир, кроме них самих — это сопоставление должно быть невыносимым. Попытаться проникнуть в толщу веков, чтобы вызволить из плена времени своего предка, для них может быть вопросом подтверждения своего статуса хозяев Денег. Хозяева они или не хозяева? — мне кажется, для них этот вопрос именно так стоит. Поэтому «устроить ТАКОЕ» надо рассматривать не с точки зрения «зачем им это надо?», а с точки зрения «смогут или не смогут?» И, как мы знаем, они смогли.