Владимир Березин - Он говорит

Но в моё время неопрятными были молодые люди в свитерах, брезентовых штормовках и со станковыми рюкзаками „Ермак“ через плечо. Знаете, что такое „Ермак“? Нет? Это была такая помесь детской коляски, раскладушки и рюкзака. Да Бог с ним.

Теперь у студентов неопрятность проявлялась по-другому — стохастически развешаны по лицам серьги, дырки в джинсах и привычка бросать ёмкости от пива под ноги.

А так-то ничего не изменилось. У меня, правда, никогда не было поточных лекций, даже на замене — я только на факультетских праздниках видел студентов в области больших чисел.

Точка общественного интереса и общественного признания сместилась от нас к пограничным наукам. Обывателю про частицы уже не интересно, он уже восхищался физиками, пугался физиков пятьдесят последних лет — после Бомбы. А теперь он пугается и восхищается, скорее биологами и химиками. Я сужу это даже по фантастической литературе — мыслящие полимеры, какие-нибудь чудо-мембраны в организме, коллоидный раствор-убийца… Впрочем, все убийцы, как и их жертвы, отчасти коллоидные растворы.

Химики устраивали свои праздники напротив, и, если мне нужно было ждать своих постаревших друзей, то из-за утреннего холода я поступил так же, как Пётр. Ещё не крикнул невидимый петух, не пробили ни единого удара часы на одной башне Главного здания, не качнулся на другой барометр, а я продал за тепло двух истуканов у входа. В этот момент мне казалось, что я продал их — Лебедева со Столетовым — оптом и каждого — в розницу.

Перешёл к химикам и стал греться у их стен.

А так-то ничего не меняется.

Разве теория струн превратилась в теорию мембран. Не тех, про которые знает обыватель, конечно.

Кстати, я на пятом этаже диплом защищал. Во время этой защиты будущий декан сказал мне:

— А я ничего не понял…

Я тогда ответил:

— Если кто-то чего-то не понял, то я могу ещё раз зачитать основные положения и выводы.

И зачитал.

А потом в ней же читал статистическую физику.

До этого в ней мне читали статистическую физику умный человек Грибов. Однажды Грибов вошёл в аудиторию, а за окном был серый месяц октябрь нерушимого и развитого социализма, жизнь текла медленно и безрассудно. Грибов прошёлся вдоль доски и сказал:

— Напоминаю вам, что вы живёте уже по зимнему времени.

И мы оценили эту фразу, потому что зимнее время — это зимняя сессия, и нечего хлопать ушами. Это был, кажется, первый год этого верчения стрелками.

Потом я аспирантом пришёл туда вести семинар, вышел к доске и произнёс эти слова.

И затем много лет произносил их, потому что круг замыкается, жизнь удалась, потому что зимнее и летнее время чередуется как смена преподавательского состава.

А то, что я не вечен, так ничто не вечно.

Даже магнитосфера Земли не вечна».

Он говорит: «А у меня с одним олигархом родство. Ну не родство, а таинственная связь. Мы в один день родились. Он ведь в Белоруссии родился, и я. Правда, я — в Минске, а он где-то рядом. Потом он в Ленинграде учился, и я. Только я раньше в Москву переехал. Он инженером был, и я был. Тут, правда наши пути разошлись. Как он в правительство пошёл, у нас на заводе дела разладились. Как он мне „Волгу“ за ваучер пообещал, так у меня „Москвич“ угнали. Или две „Волги“, не помню.

Потом и вовсе у меня завод загнулся, жена говорит: ты как к финансовому делу негодный, сиди дома, мне быт обеспечивай. Ну и детям тоже.

Ну я и стал обеспечивать — трое детей, как никак.

И вот сразу понял — моё.

В прошлой жизни был бы дворецким. А сам временами вспоминаю — как там Толя, что там у него? Суета, поди, интриги.

Вот как-то встал, я накормил младшенького горькой крупинкой таблетки бессмертника. Сменил его майку, испачканную частью выплюнутой таблетки. Напоил младшенького кефиром. Выяснил, что уборщица повредила телефонный провод, и теперь ясно, почему мне никто не звонит. Починил провод, пошёл мыть посуду. Нашёл, что вода не сливается. Разобрал трубу, вытер лужу и вынул из трубы говно. Вынул младшенького из говна и сменил ему носки. Убедился, что вода всё равно вода не сливается. Позвонил матушке и узнал, что у отчима воспаление седалищного нерва. Записал названия лекарств в два столбика. Вынул младшенького из лужи, отвинтил другой сегмент трубы, отшлёпал младшенького, укравшего болтик от хомутика. Нашёл новый болтик в своих запасах, попробовал поставить всё обратно, и убедился, что вода всё равно не выходит. Выяснил, что матушка моя купила не Ядовитого Крота, а ароматизатор, непригодный для чистки засоров. Нашёл в шкафу за унитазом труп прежнего Ядовитого Крота. Отрезал ему намертво заклиненное горлышко и залил в трубу Ядовитого Крота, подождал, и убедился, что ничего не изменилось. Начал работать сантехническим змеевиком. Отмыл говно от змеевика, отмыл младшенького, утащившего змеевик, сменил ему всё. Подождал, собрал трубы, убедился, что вода сливается. Вытер лужи. Посмотрел из окна, как старшенькая целуется с каким-то уродом у подъезда. Средненькую накормил. Поставил её смотреть за младшеньким, а сам в сберкассу — платить за всё. Пришёл и обнаружил, что сорвало прокладку в другом месте, и вода льётся под раковину. Поставил новую прокладку, вынул из лужи младшенького, вытер лужу и привернул уголок, который держал подставку для мясорубки и сломался полгода назад. Заменив уголок, вытащил младшенького из-под раковины, накормил его котлетами. Вынул пережёванную котлету из-за батареи, собрал другую котлету, размазанную по полу, накормил младшенького кашей. Придвинул обратно холодильник и вынул сгнивший картонный ящик. Посмотрел, как младшенький ссыт в коридоре. Вытер лужу, подобрал объеденный батон, спрятанный под столом. Уложил младшенького, решил со средненькой пример со сложными дробями. Написал жалобу в управу. Проверил раковину и выяснил, что труба подтекает в третьем месте. Слазил, осмотрел, вытер лужу и понял, что она подтекает только в момент резкого слива. Обнаружил, что в доме нет герметика. Собрал трубу наживую. Снова всё вытер, отжал тряпки, сел за стол и, наконец, навалил на тарелку пельменей.

И тут думаю: а как там Толик?

Включил телевизор — оба-на!

А всё это время Чубайс лежал в снегу, будто майор Вихрь, и отстреливался от каких наёмных убийц. Прямо вот так — машина в кювете, убийцы за деревьями, пули по берёзам щёлкают. Чубайс им в глаз целит из винта и своего телохранителя одновременно перевязывает.

Ну, думаю, Толик, за тебя.

Всё же мы с тобой вровень по жизни живём, ноздря в ноздрю.

И водки выпил».

Он говорит: «Я с годами стал думать, что самая главная вещь, это всё же понимание. Прав был мальчик из одного старого фильма, который писал в школьном сочинении „Счастье — это когда тебя понимают“ В жизни-то счастья мало.