Алан Араменко - Диван для Антона Владимировича Домова

Иногда Тоша бросал на свою соседку быстрый взгляд, и тогда его снова посещало то удивление, что и тогда, в кабинете Григорьева. Отчего столь сильный противник как Дмитрий испугался этой тихой крохи? Отчего беспрекословно согласился выполнить ее условия? Вот она сидит рядом с ним — хрупкая, беззащитная, по-детски наивная, но что скрывается под этим образом куколки, коли ее угрозы столь опасны? Недооценивать решения Дмитрия Антон не собирался.

Наконец он не выдержал.

— Что ты умеешь, Кири? О какой нити ты говорила тогда?

Девушка повернула к нему свое миловидное лицо. Она собиралась что-то сказать, но свет встречных фар ослепил их на миг, и она, испугавшись, съежилась в комочек.

Ее водитель вздохнул.

— Это всего лишь машина, — сказал Тоша, успокаивая — когда, черт побери, он превратился в заботливую мамашу? — Не бойся. Такая же машина, как и у нас. Она уже проехала мимо.

Кири не ответила, видимо боясь поднять голову и произнести хоть слово.

— Я думал, ты темноты боишься, а не света…

На это она тоже промолчала. Но они уже подъехали к дому Соколова, и Антон решил не приставать.

Он припарковался у тротуара, заглушил двигатель и вышел. В две секунды парень был уже со стороны Кири. Отворив дверь, Домов ожидал, что та выйдет, но она все так же недвижно сидела на месте.

— О, господи, — проворчал он и полез доставать свою пугливую ношу.

Темный двор еще больше испугал ее, и девушка не желала выходить, но Антон, проявив настойчивость, все же вытащил Кири и понес ее к Соколовым. В душе надеясь поскорее избавиться от этой странной девчонки.

То ли по привычке, то ли еще отчего-то, но он не сел в лифт, который почему-то стоял на первом этаже с раскрытыми дверями, а пошел по лестнице. Благо Кири была так мала, что ее веса он практически не ощущал. Лишь слышал ее прерывистое дыхание и чувствовал, как бьется маленькое сердечко, словно птичка в клетке, трепетно и неровно.

Поднимаясь, Антон думал только о том, что вот еще несколько шагов — и все закончится. Что еще несколько секунд — и та, что на руках, навсегда растворится для него в столь пугающей ее и столь желанной ему темноте. Что ему осталось потерпеть только эти несколько шагов и секунд…

Он уже видел, как возвращается домой. Как тишина заволакивает его сознание, и все тревожащее исчезает. Как покой и медленное течение времени составляют все его существование. Как скрипит диван и на потолке мерно раскачиваются тени… И призраки…

Призраки, преследующие его, наконец-то испаряются в истине, что он теперь осознал…

Но эти мысли оборвались уже на седьмом…

Не было никаких признаков чего-то подозрительного на этом старом запыленном этаже с зелеными стенами и бетонным полом. С двумя тамбурами, как практически и везде, объединяющими по две квартиры. С трубой, идущей через весь подъезд, сверлящей и дырявящей его насквозь от низа до верха. Ровным счетом ничего такого, чтобы встревожить…

И все же черные глаза сощурились и мышцы напряглись.

Мгновение лишь прошло с того момента, как Антон ступил в последний раз столь беспечно, и вот уже Кири сидит на ступеньках на этаж ниже, чем обозначенный конечный пункт, а Тоша несется в квартиру на восьмой.

Как он и ожидал, двери в ней прикрыты лишь для вида — замок отворен. Тишина как следствие пустоты. Свет погашен, вещи разбросаны, и хаос властвует повсюду. И единственный, кто ждет его здесь, — это кошка, оставленная тут на время, что сидит в комнате на шкафу, будто прячась от кого-то и блестя своими желтыми глазами, как демон не этого мира…

— Проклятье! — срывается с Антонова языка. — Он везде успевает раньше меня!

На пол летит тумбочка, и телефон, что на ней, гремит по полу своим старым пластмассовым телом, отзываясь в ответ на грубость раздражающими гудками.

Быстрый осмотр — ничего. Работа мастера! Только в углу старый портфель примостился, так что сразу и не приметишь, в куче старых простыней от шатра.

Домов схватил его и рявкнул.

— Иди сюда! — он быстрыми шагами оказался около шкафа. — Скорее же, прыгай!

В окно задувал ночной ветер, несший с полей запах меда и пряных трав, а еще запах асфальта, плавившегося целый день и лишь вечером получавшего передышку от этого бесцветного, но такого палящего солнца. Длинные темные Тошины волосы развевались, лаская своей мягкостью его плечи и шею. Черные глаза были устремлены вдаль, вглядываясь во мрак южной ночи и редкие огни на шоссе. На приборной доске горели неярко индикаторы, освещая лицо водителя красным и синим, и лицо это было серьезным и усталым.

На соседнем кресле лежала, свернувшись в клубочек, кошка. Все ее треволнения и страхи благополучно рассеялись, стоило ей почуять кусок свежего мяса. И теперь она безмятежно видела свои сны, не думая ни о чем, кроме желания слегка потоптаться — слабость есть слабость!

В маленьком автомобиле пахло булочками — пакет с ними валялся между сиденьями. Магнитофон молчал, как и всегда, — Антон не любил нарушать свою тишину.

Все это было как прежде — не раз уже эти двое мотались из города в город. Еще с того давнего дня, когда Домов, поддавшись порыву, подобрал сие животное у одной из своих жертв. И тогда она была совсем еще крохой, таким маленьким пушистым комочком с тоненьким голоском, а не этой претензионной особой со сложным и привередливым характером.

Да, все это было как прежде, если бы не одно но… на сей раз впервые в его машине кроме кошки было и еще одно живое существо. Оно лежало на заднем сиденье и спало, крепко обняв свои вещи, с которыми никак не хотело расставаться.

Отчего он взял ее с собою? Антон не знал. Отчего не бросил прямо там, или, раз уж не хотел быть столь жестоким, не притащил обратно к институту — возвращение туда его не пугало. Он же хотел единственного — остаться одному, лечь на диван, забыть все, что было. И плевать на несчастных Соколовых, на близнецов, на маньяка-губителя Женю! Да и Григорьев пусть горит в аду, без разницы… Пусть каждый канет в Лету. Пусть исчезнут с лица земли все они и все, кто их окружает.

Но почему не она?

Оттого ли, что несмотря на всю нелепость подобного — Кири похожа на нее. На ту, что он все еще помнил? Похожа несмотря на абсолютную разницу во внешности, в сути, может, даже в характере. Почему, глядя на эту хрупкую девочку, он видел в ней другую? И отчего этот факт тревожил его?

Антон ничего не понимал. Он не хотел, не мог соображать. Все в его разуме смешалось, и он знал — лишь единственное способно прочистить его. Вернуть способность принимать решения.

Диван.

И он несся к нему столь быстро, как мог. Спешил оказаться там, откуда началось его путешествие и где оно должно было — могло ли быть иначе?! — окончиться. Несся, а за ним все так же гнались призраки его прошлого, которые — он вначале так наивно надеялся — должны были остаться в этом душном, жарком городе…