Алан Араменко - Диван для Антона Владимировича Домова

Тоша устало откинул голову на скамейку, как будто иначе она уже просто не держалась, и поглядел на Дмитрия. Тот, похоже, тоже был рад. И, не показалось ли Антону, серые глаза увлажнились.

— Зачем, — спросил Домов, — помогаешь?

— Потому что люблю ее, болван. И тебя люблю… Вы же моя семья…

Антон посмотрел на него совершенно ошарашенно. Это были совсем не те слова, которые он ожидал услышать.

— Слушай… Мне недолго уже осталось. Поэтому, слушай… я скажу. Ты болван, конечно, но понять должен.

— Постараюсь, — скривился Тоша.

Дмитрий улыбнулся окровавленной и безумной, но какой-то поистине теплой улыбкой.

За окном стоял прекрасный день пробуждающейся весны. Солнце встало рано и осветило все вокруг в розовый и пламенный оттенок. В воздухе чувствовалось приближение будущего тепла, наполовину стаявшие сугробы продолжали терять часть себя с каждым часом. В приходе было тихо. Обычно шумные, а теперь опустевшие холлы и коридоры были светлы и тщательно убраны, впрочем, как и всегда. Большие высокие резные окна оставляли на светлых стенах красивую полутень. Недавно политые растения дышали свежестью и жизнью.

В небольшую комнату, набитую толстыми фолиантами в темных кожаных обложках, вбежал паренек лет четырнадцати, неся в руках талый комок снега. Он подбежал к стоявшему у шкафа мужчине, что как раз наводил порядок в этой весьма приличной по размерам библиотеке, и протянул свое сокровище, демонстрируя белоснежные льдинки, соединенные воедино.

— Молодец, — отозвался мужчина не глядя. — Отгадал. Можешь идти.

Лицо мальчика озарилось счастьем. Он запрыгал, довольный, что сумел разгадать загадку и тем, что на сегодня свободен. Тут его взор остановился на еще одном подростке, сидевшем в углу, который, насупившись, смотрел и на него и на учителя, не отрывая пристального взгляда.

— Ты не отгадал? — спросил пацан, кинув снежок в своего друга, но с расчетом, чтобы не попасть в него самого, а только рядом.

— Я и не собирался, — буркнул тот, отряхивая попавшие на него льдинки. — Какая глупая игра…

— Ты так говоришь, потому что не смог! — возразил паренек, улыбаясь.

— Ерунда, — огрызнулся собеседник.

— Ха-ха-ха! — засмеялся мальчик, начав кружиться. — Не смог! Не смог! Не смог!

Его друг из угла демонстративно отвернулся. Мужчина осуждающе поглядел на обоих, погрозил им пальцем и вышел.

Паренек подошел к обиженному товарищу.

— Если хочешь, я помогу, — сказал он, улыбаясь. — Что он тебе загадал?

— Ничего! — отмахнулся тот.

— Да ладно тебе, расскажи.

— Он разозлится.

— Он не узнает.

— Он всегда знает.

— Ну и пусть! — мальчик сел рядом с другим. — Давай, говори…

Тот опустил взгляд и вздохнул.

— Ты когда-нибудь замечал? — спросил он тихо. — Иногда, во время молитвы, свет ярко освещает лицо скульптуры в той комнате, так ярко, что невольно захочется зажмуриться. Это происходит лишь когда ты забываешься в своих мечтах, и в его глазах отражается закатное солнце. В этот момент время как будто останавливается. И тепло разливается по всему телу. А когда ты очнешься, свет пропадает. Возможно, он исчезает вовсе или падает просто так… на дерево, или на стену, а возможно, он находит новое лицо и ярким пятном отражается на нем. Но только нет моментов прекрасней, чем когда лицо его, освещенное неземным светом, излучает всю благодать мира.

— Чего? — его друг состроил гримасу. — Это загадка такая? Ничего себе. У меня простая была!

— Загадка? Нет. Просто на ум пришло…

— Ну ты совсем!.. — хихикнул мальчик и вскочил на ноги. — Айда играть!

— Нет, я тут посижу.

Его товарищ приподнял бровь.

— И что будешь делать?

— Вспоминать.

— Вспоминать что?

— Слушай, я расскажу тебе, — улыбнулся паренек. — Я шел по парку в прошлый вторник. Вокруг взрастали тысячи мелких частей мира. Они говорили, пели, смотрели на меня. Будто спрашивали: «Ты снова здесь?» Я не отвечал, только улыбался. Лишь шагал все быстрее и быстрее. А затем обратился к ним, как бы невпопад: «Вы ведь знаете, за что я люблю вас? Ваши зеленые листья, ваши стволы и плоды?». «Да, да. Мы знаем!» — прошелестели они мне в ответ. Но они не обиделись на меня за это. Они ведь тоже любят его. Я прихожу туда лишь, когда хочу услышать его. Они же, в свою очередь, раскрываются лишь перед ним. Все это для одного него и никого более.

— Я тебя не понимаю! — сказал мальчик, разгадавший загадку о снеге. — Ты пойдешь играть или нет?

— Нет. Я сказал же.

В комнату вливался солнечный свет, золотя старинную мебель из темного дерева, нагревая воздух, заставляя пылинки плавать в нем, как морковку в супе.

С улицы едва слышно доносились детский смех и восторженные крики. Шумные развлечения были разрешены только снаружи, и так как на сегодняшний день приходился выходной, все детишки высыпали поскорее на открытый воздух. Меж проплешин снега и на сугробах, оставляя вдавленные грязные следы, бегали ноги. В весеннем воздухе мелькали мячи и ленты. Причесывались длинные волосы кукол. Блестели радостные глаза. Развевались шарфы и распахнутые куртки. В обычные дни у ребят было не так много времени, чтобы отдохнуть от бесконечной зубрежки псалмов, и они, разумеется, не желали терять время блаженной свободы, оставаясь в своих привычных застенках.

— Странный ты, — мальчик покачал головой. — Но почему-то всем все равно нравишься. Не как Эндрю или Томас, или эта дура Мари…

— Правда?

Милое лицо улыбнулось.

— Ага. И мне тоже, хотя я часто вообще не понимаю, о чем ты! — он пожал плечами.

Его товарищ стеснительно опустил глаза, но было заметно, что эта похвала была ему более чем приятна. И белокожие щеки предательски зарделись.

— Пойдем поиграем? — не отставал паренек. У него аж все чесалось от желания поскорее выбраться наружу к остальным, но и бросать товарища отчего-то тоже не хотелось. — Все будут рады!

— Нет, я не пойду, сказал же, — возразил тот.

— Жаль… — паренек все же собирался уйти, но замер на мгновение. — Слушай, а о ком ты все время говоришь, Майкл? Кто этот, ради которого ты приходишь в парк?

— Неужели ты не догадался? — удивился тот.

Его друг покачал головой.

— Бог, разумеется, — ответил Майкл и улыбнулся.

Дмитрий откашлялся. Эти приступы становились чаще, заставляя его отхаркивать скопившуюся в горле кровь.

— Майкл знал, что наше существование зло. Он знал, что жажда крови в нас может принести много горя. Ведь тебе знакомо это — вкус сладкой гнилой победы, последнее дыхание жертвы, что может быть прекрасней? — он улыбнулся. — Такое нельзя назвать правильным, верно? Майкл решил, что сможет обуздать нас, для этого он все это и затеял. С помощью близнецов он нашел всех детей. И взял их под свой контроль. Он учил их, учил Библии, тому, что правильно, а что нет, однако вскоре понял, что это бесполезно. Ведь ген убийства у нас в крови, и его не уничтожишь, лишь успокоишь на время. Тогда Майкл и придумал организацию. Он решил, что даст детям возможность убивать, но будет направлять это на благо общества. Найдя спонсора, Александрова и его жену, он без проблем убедил их в правильности своих действий. Поначалу все так и было. Сбежавшие преступники, продажные политики — вот чем кормил Майкл своих подопечных, очищая общество от мерзавцев. Но… когда берешь в свои руки дело Бога, способен ли ты остановиться?