Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Они ждали, когда тронется лед. Течение пошло на юг. Скоро придет избавление, а с ним покажется вода, и они смогут попрощаться со своими мертвыми пассажирами. С рангоута начало капать. Большие сосульки падали и громыхали о палубу. Паруса пока еще были слишком жесткими. С них текло, все на палубе промокло насквозь, словно на «Кристине», как на острове, установился особый климат.

О таянии льда их предупредил внезапно поднявшийся ветер. Затем появилась радуга. Они надели штормовки.

По льду, совсем близко к корпусу, прошла трещина, затем еще одна. Пришло время хоронить мертвых.

Баер лежал в каюте и выходить не желал. Через закрытую дверь он пробормотал, что ему нехорошо и чтобы его оставили в покое.

Дрейман отправился за сборником проповедей, последние страницы которого содержали последование отпевания усопших. Они положили тела на доски, доски водрузили на борт, как на пандус, чтобы тела соскользнули и исчезли в море. И, взволнованные, встали рядышком с зюйдвестками в руках.

Дрейман достал книгу. Тексты были набраны готическим шрифтом, и он прищурился. Дождь хлестал по щекам.

— Черт возьми, — пробормотал он, — староват я для таких дел, шрифт слишком мелкий. Может, кто из вас, молодежи, сможет?

И он попытался передать книгу Рикарду или Альготу.

— Давайте я, — произнес Вильгельм. — Все равно я его наизусть знаю.

Дрейман перевел на него взгляд:

— Не хочешь ли ты сказать, что расхаживал по «Анне-Марии», декламируя последование отпевания усопших на море?

— Нет, — ответил Вильгельм. — Я весь сборник знаю наизусть.

И, не дожидаясь реакции Дреймана, он начал декламировать:

— Слова Господа нашего, Иисуса Христа: «Придет час, когда все находящиеся в гробницах услышат глас Сына Божия и восстанут, и пойдут праведники в жизнь вечную, а грешники — в муку вечную».

Хельмер выступил вперед. В руке он держал лопатку с пеплом из печки. Пепел призван был заменить землю, которую бросают на завернутые в саван тела перед тем, как предать их морю.

— Из праха ты вышел… — сказал Вильгельм своим новым голосом, к которому Кнуд Эрик никак не мог привыкнуть.

Хельмер посыпал тела усопших пеплом. Дождь пошел сильнее. Пепел размок и расползся по серой парусине большим пятном.

— …и в прах возвратишься.

Еще совок. На сей раз пепел попал на другое место, и парусина становилась все грязнее.

— Из праха восстанешь вновь.

Рикард и Альгот подошли к доскам и подняли их одну за другой. Перевязанный парусиновый узел с останками шкипера Хансена вертикально упал в воду и исчез с характерным звуком, приглушенным падающим дождем. За ним последовал Петер Эриксен.

Море под стягивающимися грозовыми облаками было черным. Окружающий лед светился желтым. Вот он взорвался бесчисленными осколками, они вздымались и сталкивались, словно море устало нести это бремя и беспокойно затрясло огромной спиной. Вдали медленно, как во сне, накренилась и легла набок «Анна-Мария». Море разжало тающие объятия льда, чтобы после вынужденной паузы вернуть корабль себе и довершить свою разрушительную работу.

Дрейман приказал свистать всех наверх. Грозовые облака походили на большой гранитный кулак, готовый вот-вот ударить. Освобождение ото льда обернулось новой угрозой. Они убрали все паруса, кроме фок-стакселя и зарифленного триселя. Хляби небесные разверзлись, и море вскипело. Со всех сторон поднимались волны. Льдины вздымались на пенных гребнях, обрушиваясь на палубу, с диким грохотом бились о мачты и надстройки, словно аккомпанируя глухой неритмичной барабанной дробью дьявольскому хору, завывающему в рангоуте.

Каждый раз, перед тем как пересечь палубу, они вели счет волнам. После трех больших почти всегда приходила одна поменьше, и тогда через затопленную палубу можно было пробраться к кубрику.

Баер все лежал в каюте. Дрейман заступил на первую вахту с Кнудом Эриком. Рикарда и Альгота отослали поспать. Хельмер сидел на камбузе, как обезьяна на падающем дереве. Однажды он уже доказал, что способен сварить кофе, даже если корабль лежит килем вверх. Вильгельма Дрейман отправил в свою каюту.

— Какая сила ветра? — спросил Кнуд Эрик.

Он вцепился в штурвал, стоя рядом с Дрейманом, искусно сохранявшим равновесие на наклонной палубе.

То на хребте гигантской водяной горы поднималась корма, а нос окунался в пенящиеся волны. То поднимался нос, пока не начинало казаться, что корабль устремился в небеса. И каждый раз у Кнуда Эрика начинало сосать под ложечкой. Казалось, море, так часто бросавшее им вызов, теперь требует реванша, последнего, заключительного сражения.

Он уже знал, что в Северной Атлантике многое зависит от искусства морехода, многое, но не все. Как защититься от волн, уносящих мачты? Иногда все решает случай. Одни именуют его Провидением, другие — Господом Богом, а сводится все к тому, что здесь, в Северной Атлантике, никогда не угадаешь, что тебе уготовано. Петер Эриксен и шкипер Хансен, чьи тела только что упокоились в море, наверняка были не хуже и не лучше других людей, прошедших сквозь ужаснейшие шторма. Размышлять не имеет смысла. И молиться бесполезно. В лучшем случае молитва приглушит внутреннее беспокойство. А повлиять на то, благополучно ли корабль минует шторм, молитва, по разумению Кнуда Эрика, не могла. Он понимал, почему Вильгельм декламировал проповеди на опустевшем борту «Анны-Марии»: ему необходимо было излечиться от внутреннего заикания — не того, что мешало свободному течению слов, от другого, душевного заикания, угрожавшего гибелью его воле. Но Кнуд Эрик не обладал даром Вильгельма: позволить действовать в себе Слову Божьему.

— Какая сила ветра? — повторил он свой вопрос.

— Ураган, — ответил Дрейман.

Они пришли в порт Ньюкасла через десять дней. Баер наконец вышел из каюты, мрачный и замкнутый. В глазах у него застыл страх, не имеющий никакого отношения к урагану.

Вместе с Дрейманом они осмотрели повреждения судна. Шлюпка пропала. Дверь каюты разбита в щепы, на бизань-мачте отскочил краг, две бочки с водой смыло за борт, гафель сломан, паруса порваны, выломано сто девяносто футов досок фальшборта, табличка с названием на корме по правому борту разбита, так же как и фонарь правого борта.

Повреждения можно исправить. Не только ради этого они шли в Ньюкасл, но ради дочери Баера, Кристины. Она должна была отправиться с ними в Сетубал. В теплую, солнечную Португалию.

Кнуд Эрик достал свою ручку и написал матери. В письме он передавал всем привет и описывал дивную погоду, сопутствовавшую им на протяжении всего путешествия через Атлантический океан.

К чему пугать маму?

Еще написал, что ждет не дождется похода в Португалию.