Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

В Сетубале Херман, казалось бы, находился среди своих: среди моряков, моряков из Марсталя. Когда-то в Нюборгском порту он, по его собственным словам, избил человека от лица родного города. Но теперь чувствовал себя не у дел. Не только из-за ревности. Может, ревность вообще была ни при чем. Скорее, просто не знал, кого считать «своими». Только там Херман был дома, где мог командовать, где его окружало уважение и страх.

Было в непредсказуемой силе ветра и волн беззаконие, родственное его душе. Он понимал это, сходя на берег. Там жизнь вновь обретала свое лилипутское измерение, и он шарахался из стороны в сторону, неуклюжий и неприкаянный богатырь, не пролезающий в дверные проемы, гостеприимно открытые для других.

В этом вечере ощущалась мягкость, женственность, исходящая от теплого южного воздуха, от тихого моря, словно созданного для того, чтобы в его водах отражались небесные звезды, от таинственной тишины, окутавшей город. Во всем чувствовалась какая-то нежность: в музыке и голосах, в повадках шкиперов, оставивших на время свои привычки и смешавшихся с матросами, в аромате блинов, доносившемся с камбуза.

Он был чужим среди своих.

Внезапно Херман ощутил жгучую боль, его пронзило чувство неполноты, увечности. В момент кошмарного прозрения он посмотрел на себя со стороны и увидел монстра. Он почувствовал желание спрятаться, бежать от мира, существовать в котором не мог, как будто внезапно осознал, что дорога ведет в никуда. Даже выпить или подраться желания не было.

Бежать.

Он спустился в каюту и взял револьвер. Перелез через борт, сел в пришвартованный тут же ялик. Оттолкнулся, взялся за весла и медленно двинулся прочь.

Куда? Херман не знал. Он растерянно поднял весла. Гавань была безлюдна. Ни огонька, — казалось, что тишина обрушивалась на опустевший город с ночных небес, словно с наступлением комендантского часа город поглотила великая вселенская пустота.

И тут он понял куда. На темные улицы. Это его территория, запретная зона, прогулка по которой может стоить жизни.

Секунду назад в душе у него бушевал шторм. А теперь океан в его венах возобновил привычное движение. Начался отлив, воцарилась опасная тишина.

Он медленно греб в сторону ближайшего причала. Старался двигаться как можно тише. Слышны были лишь слабые всплески, которые мгновенно поглощала густая тьма. Музыка и голоса на «Кристине» почти затихли, — казалось, они исходят из другого мира, покинутого им мира, куда он больше не сможет вернуться.

Он не думал о будущем. Не знал, что ждет его на пустынных улицах, ему было все равно. Его как магнитом тянуло вперед, и он безвольно подчинялся. Его дом был там, внутри, в силовом центре магнита, состоявшем из тишины, смерти и холодного металла. Револьвер оттягивал карман, Херман был готов.

Привязав ялик, он выбрался на набережную. Луны не было. И все же город не полностью погрузился в темноту. То там, то сям из окна или из щели в ставнях лился свет. Вот послышались голоса, затем звук рояля, бросающий свой слабенький протест тишине, чтобы сгинуть в ней без следа.

Стоя между двумя рядами зданий, Херман запрокинул голову Там, наверху, находился Млечный Путь, он шел параллельно улице, небесная тропа в пустыне ночи, усыпанная сверкающим гравием звезд. Он вспомнил, как увидел Млечный Путь впервые. Тогда, в детстве, он стоял один на берегу в ночную пору, тоже запрокинув голову, полный нетерпеливых ожиданий. Но здесь, этой ночью, он ко всему повернулся спиной. И остался один на один с Млечным Путем и револьвером.

Хотелось ли ему выжить этой ночью? Хотелось подвергнуть себя испытанию или у него была иная цель? Он и сам не знал. Не настолько был ему понятен язык звезд.

Он стоял посреди улицы, задрав голову. Белые стены домов мерцали голубым, словно отражая звездный свет. Ворота и дверные проемы пульсировали черным. А разумно ли стоять вот так, на открытом пространстве?

В один миг странное опьянение, вызванное не алкоголем, а чувством одиночества под шатром ночного неба, испарилось. Он перебежал на тротуар и прижался к стене дома. Но наверняка здесь его так же хорошо видно, черный сгусток на фоне светящейся голубизны.

Он явился сюда не для того, чтобы прятаться. И Херман вышел на середину тротуара и пошел вперед.

Внезапно он услышал шаги и остановился. Шаги были размеренными. Один человек или много? Херман снова прислушался. Во всяком случае, не много, решил он. Может, двое? Патруль? А кто еще будет расхаживать по городу в темноте во время комендантского часа? Он обернулся, затем посмотрел вперед. Улица широкая. Угадываются очертания пальмовых крон, заслоняющих звезды. Это, должно быть, бульвар. Надо свернуть в узкие извилистые закоулки: оттуда проще ускользнуть. Херман застыл в нерешительности. Затем поднял оружие и медленно повернулся кругом. Темнота и ничего, кроме темноты. Слышны шаги. Такие же размеренные. Приближаются или удаляются?

В нерешительности он двинулся вперед. Оружие держал перед собой. Если наткнется на них, то или они, или он. Это ясно.

Шаги не стихали.

Да, они явно приближались, но откуда, не понять. Как тут узнаешь, в их сторону он идет или в противоположную.

Он пошел дальше. Шел-шел и вдруг увидел их. Они стояли прямо перед ним, в трех-четырех метрах, как будто ждали его. Херман остановился.

Один из них закричал.

Крик потонул в оглушительном взрыве. Херман всматривался в темноту, пытаясь определить, откуда раздался грохот, и тут его взгляд упал на револьвер. Это он стрелял.

Не разобравшись, попал он или нет, Херман помчался прочь. Из-за спины доносились шаги и выстрелы. Он едва не остановился, чтобы оглянуться, но кровь пульсировала в висках, и что-то гнало его вперед. Голова была совершенно ясной. Лишь ноги стучали как барабанные палочки. Как будто обладали собственной волей.

Он завернул за угол и пробежал еще немного. А затем контроль над мышцами вернулся. Херман остановился и, напряженно вслушиваясь, прижался к стене. Поначалу до него не доносилось ни звука. Затем он услышал, как вдалеке кто-то бежит. Сначала с одной стороны, потом с другой. Прозвучал выстрел, затем еще и еще, они следовали быстро, пока не слились в долгом треске, похожем на пулеметную очередь. Зазвучали команды, стук сапог, словно в движение пришла целая армия. Где-то заурчал мотор.

Это он своим выстрелом разорвал тишину, он привел в действие мину, и она взорвалась, и миной этой был весь город.

Со всех сторон его обступили темные улицы и оружейные залпы. Стрельба то усиливалась, то стихала, уступая место напряженной тишине. Кто в кого стреляет? Военные в бастующих, а бастующие в военных? Или наступил хаос? Может, это революция? Дикие звери, сцепившись во мраке, с шипением бьют друг друга когтистыми лапами, а затем отползают назад, в тень? А может, революция — это бунт револьверов, может, в ночи они обрели власть над своими хозяевами и ведут разговор с кровью, зовут ее, манят, и вот она уже наводняет улицы города?