Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

— Да это же зарплата счетовода! — рассердился он, но брат ответил, что ему еще повезло.

— Если я пойду и потребую добавки, Шапиро просто уволит меня, среди юристов знаешь какая безработица!

Эрвин объяснил, что в Эстонии произошло нечто странное, а именно — перепроизводство интеллигенции.

— Ты же помнишь, наш отец в свое время не смог получить образования, и не он один в том поколении, молодежи, мечтавшей учиться, было много. И когда возникло собственное государство, то все помчались в университет, а поскольку в царское время самыми надежными профессиями считались адвокат и врач, то и сейчас все хлынули на эти факультеты, хотя ситуация изменилась и теперь было больше нужды в инженерах.

Эрвин повел Германа обедать в Клуб шоферов, они поели солянки, которую Герман любил еще с Москвы, а потом совершили длинную прогулку по Таллину. Город выглядел точно так же, как и десять лет назад, когда Герман однажды по поручению отца приехал сюда, чтобы передать Августу Септемберу партию какого-то товара, — все тот же средневековый центр, а вокруг него деревянные развалюхи, и среди них несколько крепких доломитных домов конца царской эпохи.

— У вас что, вообще не строят? — удивился он, но Эрвин поспешно возра­зил, что строят, строят, и потащил Германа на Пярнуское шоссе, где напротив рынка воздвигли новое здание.

— Здорово, не правда ли? — спросил он гордо. — Народ называет это комодом, потому что, видишь, один этаж выделяется, словно открытый ящик.

На Германа дом впечатления не произвел, по его мнению, он больше напоминал плоский серый мусорный ящик, да и сам рынок с лошадьми и молочными бидонами никак не соответствовал образу европейской столицы. Он тут же принялся фантазировать, как можно на этом месте спроектировать площадь с целостным решением, и пропустил мимо ушей то, что продолжал говорить Эрвин.

— Ты совсем меня не слушаешь! — наконец обиженно буркнул братец.

Только когда Герман извинился и похлопал Эрвина по плечу, тот повторил то, что хотел сказать — только что закончился конкурс на проект Дома искусств и жалко, что Герман не мог в нем поучаствовать.

— Но ты не отчаивайся, я прочел в газете, что скоро будет конкурс на должность тартуского городского архитектора, ты это наверняка выиграешь, — утешил Эрвин. Герман не стал ему говорить, что для такого теплого местечка нужны знакомства покрупнее, чем те два или три, что были в его арсенале, — зачем огорчать брата?

Проводив Германа на вокзал, Эрвин заторопился, сказав, что у него свидание.

— С кем? — спросил Герман, но Эрвин уклонился от ответа.

Герман не стал его донимать, обнял младшего братишку, который был на голову его выше, поднялся в вагон, сел на скамейку и вспомнил, как всего лишь несколько месяцев назад он ехал в мягком купе из Лейпцига в Рим и его рука лежала на плече Беттины. Ему стало жалко себя, и, чтобы перебороть дурное настроение, он стал воображать, куда они с Беттиной могли бы вместе эмигрировать — то ли в Америку, то ли в Австралию. Так прошла вся дорога из Таллина в Тарту, с многочисленными остановками и попутчиками — деревенскими бабами, возвращавшимися с рынка с порожними корзинами для яиц, да шумно опустошавшими пивные бутылки студентами.

Дома его ожидала новость от отца — Август Септембер задумал построить себе в Тарту дом и хотел, чтобы Герман начертил ему проект.

Глава вторая. Лишний человек

В дверь позвонили, когда Алекс прикончил последний бутерброд и налил себе вторую чашку кофе. Лидия вскочила и с криком: «Я открою!» помчалась в прихожую, Марта же стала поспешно собирать посуду со стола. Втроем они и завтракали, София уже ушла в диспансер, ее рабочий день начинался в восемь, а Герман недавно снял поблизости маленькое бюро и спал там, приходя домой только пообедать или вечером немного поиграть на рояле и послушать радио.

— Папа, к тебе гость!

Кто это может быть, подумал Алекс, вставая: лет двадцать назад было обычным делом, что зайдет Менг, Верц, Арутюнов или кто-то из соседей, чаще всего Богданов, или хотя бы Август Септембер, чтобы принести хозяину только что полученную важную телеграмму, — но старые друзья были или в земле, или за границей, а что касалось Августа, то они с ним поменялись ролями, теперь уже Алекс ходил к нему как к начальнику отдела центрального кооператива узнать, нет ли работы, — так что звонок в дверь давно стал означать приход подруги если не Софии, то Лидии (чаще все-таки Лидии, она была очень общительна).

На скамейке в прихожей сидел знакомый мужик с обвисшими щеками, красноватым носом и ясно обозначившейся плешью — сводный брат Адо. Младший или старший сводный брат, определить было трудно, если сравнить с Алексом, то младший, а если с другим сводным братом, Тыну, то старший, — сидел и стаскивал высокие сапоги: когда Адо был пьян или просто настроен на ссору, он вваливался в комнату в сапогах, а когда ему что-то от Алекса было нужно (это «что-то» спокойно можно было заменить словом «деньги»), — тогда он старался вести себя «культурно».

Плащ и берет Адо уже повесил на вешалку, оставшись в форменной рубашке цвета хаки и галифе, при виде которых Герман всегда бледнел. Для Алекса тоже стало полной неожиданностью, когда сводный брат впервые пришел к нему в униформе.

— Ты что, достиг возраста, когда хочется делиться военными воспоминаниями? — поддразнивал он Адо. — Да и какие у тебя воспоминания, ты же служил интендантом. Сколько ты был на фронте?

Алекс, конечно, знал, что «Союз бойцов за свободу» не просто общество ветеранов, а политическая организация, но тем более странным ему казалось новое увлечение сводного брата — единственным общественным явлением, которое Адо волновало, был рост цены на водку. Но если немного подумать, то решение выглядело вполне логичным — ведь кто собрался в этом союзе? В первую очередь, недовольные жизнью — и Адо точно был таким.

— Тапочки под скамейкой, — показал Алекс.

— Да ну их, я в шерстяных носках, — буркнул Адо, встал, поправил ремень и торжественно протянул руку для приветствия, что было редкостью и явно указывало на наличие больших проблем. Неужто его хутор обанкрочен, подумал Алекс с тревогой. Адо после окончания гражданской войны (которую тут называли войной за освобождение) бесплатно получил от государства изрядный кусок земли, но не смог создать цветущее хозяйство — не потому, что знаний не хватало, он все же десять лет проработал в России управляющим в поместье, а потому, что, став хозяином, он сделался ленив и при этом все больше любил кутнуть, обвиняя в своих неудачах всех, кроме самого себя. «Женись, что за хутор без хозяйки!» — советовал ему Алекс, но вот именно с женитьбой у Адо ничего не получалось, ни одна служанка долго не задерживалась у него, и Адо часто приходилось доить коров самому, — а корова ведь не народ, который позволяет доить себя каждому, корова начинает бастовать, так что в конце концов Адо просто ликвидировал стадо и сосредоточился на выращивании картофеля, что, учитывая его главную слабость, тоже имело логику.