Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Она немного отдохнула, потом пообедала вместе с отцом и матерью — Лидия пошла к подруге, — выпила чашку кофе и снова оделась. Рабочий день еще не закончился, в ее обязанности входило ознакомление с жилищными условиями больных и контроль за тем, чтобы они выполняли требования гигиены. Конечно, удобнее было бы ходить по городу летом, но теплое время года отводилось для другой работы — для объездов сельской местности. Это было приятное занятие, Софии нравилась природа, да и люди в деревне были здоровее. Ох, сколько километров она проехала на велосипеде из одного хутора в другой!.. Впрочем, она могла бы совершенно точно сказать, сколько именно, потому что вела счет — за каждый километр ей платили десять центов. Лишь на холмистых ландшафтах южных волостей она нанимала коляску с кучером, очень похожую на ту, на которой отец когда-то объезжал станицы.

На улице было холодно, минус десять, сильный ветер бил в лицо и пытался забраться под одежду. София подняла свой кроличий воротник и плотнее укуталась в шарф. К счастью, идти было недалеко, на улицу Йыэ.

Больной жил в старом двухэтажном деревянном доходном доме на втором этаже — ему еще повезло, многие пациенты теряли остатки здоровья в холодных сырых подвалах. Ступеньки кряхтели под ногами Софии, когда она поднималась по крутой лестнице. Наверху она увидела коридор с четырьмя-пятью дверьми по обеим сторонам, общий клозет тоже был в коридоре, на что указывал неприятный запах из-за одной из дверей. Прямо напротив нее находилась квартира, которую она искала. София уже бывала в такого рода домах и поэтому, когда она вошла, не удивилась зрелищу, открывшемуся ей: всей семье пришлось уместиться в одной комнате примерно в двадцать квадратных метров, разделенной ширмой на две части. Перед ширмой была кухня, где сейчас хозяйка жарила картошку. Больной хозяин лежал в постели, а рядом с ним возились дети, увлеченные какой-то игрой, — и это называлось гигиена!

— Постарайтесь как-то отделить больного от других членов семьи, туберкулез очень заразен, — стала объяснять София.

Ее слушали, кивали, обещали что-то придумать, но она знала, что наверняка все останется как есть. Такие люди давно махнули рукой на все, верующие доверили будущее Господу Богу, атеисты — судьбе. Купить еще одну ширму, поделить и без того маленькое жилье еще раз — зачем? Дети, они дети и есть, забегут за любую ширму, как им запретить.

На самом деле такого больного надо было увезти из дому — но куда? Он еще работал, если поместить его в больницу или в санаторий, кто будет кормить семью? Да и не взяли бы его нигде, для больницы он был еще слишком крепок, для санатория — беден.

Больной вел себя как-то странно, когда София о чем-то его спросила, повернулся лицом к стене и пробормотал что-то невнятно. София сперва подумала, что он боится ее заразить, но потом почувствовала сильный запах водки.

— Разве я не говорила, что с этой болезнью нельзя пить? Вы сами себе подписываете смертный приговор!

— А, все равно сдохну.

— А жена, дети? Что с ними будет?

— Может, им будет легче без меня. В последнее время я больше трачу, чем зарабатываю. Сами знаете, сколько стоит лечение. А работы почти нет, клиенты пронюхали, что у меня туберкулез, и сторонятся.

Мужчина был сапожником, и София пообещала, что принесет ему чинить свои демисезонные туфли и вообще порекомендует его всем знакомым.

— А где ваша чашка для мокроты? — спросила она строго.

Каждому больному выдали в диспансере специальную чашку собирать мокроту, но многим было лень с ней возиться, вот и тут пришлось подождать, пока хозяйка отыщет ее в ящике комода. София пожурила ее и еще раз объяснила, почему надо мокроту собирать отдельно и как ее потом уничтожать. Хозяйка слушала и кивала, но, уходя, София отнюдь не была уверена, что ее указания выполнят.

Лидии еще не было, зато пришел Герман и занял место за роялем. Брат играл не очень чисто, время от времени он ошибался, останавливался и поправлял себя, но зато музыка, рождавшаяся под его пальцами, была очень эмоциональной, намного эмоциональнее, чем та, которую могла извлечь из инструмента София.

Заметив сестру, Герман прервал игру, несмотря на ее протесты. Из кухни появилась мама — чайник закипел. София сбегала наверх и позвала из кабинета отца, они поужинали, сперва София рассказала про свой рабочий день, затем настал черед Германа, но тот только махнул рукой — говорить не о чем, он уже третий месяц сидел без заказов.

— Тебе бы надо вступить в какую-нибудь корпорацию, — сказал отец. — В Эстонии корпоративные связи важнее родственных, когда где-то освобождается должность, ее в первую очередь предлагают товарищу по корпорации.

— Эрвин вступил — и что он выиграл? А Виктор с Лидией?

— Они выбрали не ту корпорацию, — объяснил отец. — «Ухендус» — это корпорация левых, у нее нет влияния.

Но Герман возразил, что дело не в корпорациях, просто в Эстонии мало строят.

— Наверное, надо эмигрировать, — сказал он.

— Куда? — заинтересовался отец.

— Туда, где архитекторы больше нужны.

— И где же это? — спросила София.

— Сейчас в Европе только одна страна, где много строят, — Советский Союз.

Мать, вставившая в ухо аппарат, чтобы слышать разговор, очень испугалась этой идеи и спросила, неужели Герман говорит всерьез.

— Ты же читаешь газеты, должен знать, что там происходит, — добавила она осторожно.

— Мало ли что пишут газеты, — возразил Герман. — А вот Джордж Бернард Шоу съездил в Москву и расхвалил СССР до небес. Да и американцы недавно установили с Советским Союзом дипломатические отношения. Все не такое черно-белое, как пытается показать пропаганда.

Но он тут же добавил, что это не более чем мечта, потому что один он ехать не хочет, Беттина же не соглашается составить ему компанию, потому что, как и многие, боится коммунистов.

— А об Америке вы не думали? — полюбопытствовала мать, успокоившись.

Да, думали, ответил Герман, но, увы, вынуждены были отказаться от этой мысли, потому что Америка далеко и Беттина не хочет оставлять отца.

— И что же вы собираетесь делать? — продолжала мать расспросы.

Но на это Герман ничего определенного сказать не мог, только буркнул, что сюда позвать Беттину он никак не может, потому что для этого «нет условий». София, желая его утешить, вставила, что, возможно, все еще изменится, Гитлера свергнут, и он тогда вернется в Германию, но брат скептически покачал головой:

— Ты же врач, ты должна знать, как трудно остановить эпидемию.

Атмосфера сделалась грустной, и мать попросила, чтобы Герман еще что-то сыграл. София думала, что брат откажется, но нет, он послушно сел за рояль.

— В «угадайку» хотите? — спросил он.