Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Все радостно согласились, и Герман стал играть разные мелодии — каждую до тех пор, пока кто-нибудь не угадывал, из какой это оперы. В основном отличалась, конечно, мама, но раза за два даже она не смогла найти ответа, сын в Германии слышал и такие оперы, которые она знала лишь по названиям.

Было уже довольно поздно, когда Герман посмотрел на часы и стал собираться. Мама уговаривала его остаться ночевать, на улице был жуткий холод, но Герман сказал, что это пустяки по сравнению с Лапландией, где яичницу, перед тем как снять с плиты, обливают спиртом и поджигают, иначе она немедленно заледенеет — он это знает совершенно точно, с ним на курсе учился один финн.

Когда Герман ушел, отец стал зевать, а потом отправился наверх, София тоже уединилась в своей комнате, чтобы немного почитать перед сном, только мать осталась дожидаться Лидию, она никогда не ложилась, если кого-то еще нет дома.

Книга, которую София читала, была интересной — французский роман про двух братьев, чьи жизненные пути расходятся, хотя они и очень любят друг друга. Старший брат становится врачом, младший же идет в революционеры. Хотя оба одинаково привлекали своей честностью и порядочностью, Софии ее коллега все-таки был ближе, понятнее.

Глаза уже слипались, но она никак не могла оторваться от чтения. Наконец она сказала себе: «Хватит!», закрыла книгу и принялась заводить будильник, и именно в этот момент пришла Лидия. София слышала, как они с мамой разговаривают, мать, кажется, сердилась на Лидию, затем послышались шаги по лестнице, мать отправилась спать, а через несколько секунд приоткрылась дверь, и Лидия просунула в нее голову:

— Ты не спишь?

Она была заметно взволнована, София подумала, что это из-за ссоры с матерью, но когда Лидия вошла, закрыла дверь и завернула рукав платья, София увидела огромный синяк над локтем.

— Кто это тебя? — испугалась она.

У Лидии недавно был один поклонник, женатый мужчина, который ее буквально преследовал, Лидия утверждала, что он ей совсем не нравится, просто ей его жалко, он грозился покончить с собой, если Лидия его бросит. В конце концов Лидия все же прервала с ним отношения — неужели теперь опять?..

Но Лидия покачала головой.

— У нас было собрание, и явились вапсы. Они стали нам угрожать, орали, что, когда придут к власти, нас всех посадят. Ребята хотели их выкинуть — устройте свое собрание, если есть охота, зачем нашему мешать — но вапсы стали сопротивляться, и началась драка. Я хотела помочь нашим, сорвала у одного прыщавого голиафа берет с головы и выбросила в дверь, он посмотрел на меня таким взглядом, что я подумала — будь у него сейчас револьвер, он бы меня убил без колебаний. Пока все ограничилось тем, что он схватил меня за руку словно щипцами. Я пыталась освободиться, но не могла, он был ужасно сильный, я долго терпела, но потом боль стала такой, что я не выдержала и закричала. Ребята пришли на помощь, оттолкнули его — но если бы ты видела, как он усмехнулся в мою сторону! В дверях кричал: «Ну как, понравилось, коммунистка? Подожди, мы тебя еще пожмем!» София, скажи, это люди или звери?

— Может, ты ему понравилась? — предположила София.

Лидия обиделась.

— Ты говоришь точно как Герман, он тоже дразнит меня, что я хожу по собраниям якобы потому, что ищу мужчину. Но это не так, мне просто кажется, что сейчас ни один человек не должен оставаться в стороне от борьбы, иначе у нас случится то же самое, что и в Германии.

— Если все будут бороться, кто тогда работать будет? — возразила София, категоричность сестры ее задела, ей показалось, что упрек относится и к ней.

— Но если нацисты придут к власти, какая уж там работа? Тогда ведь начнется диктатура!

— Но ведь они еще не пришли, — пыталась София вразумить сестру.

Но Лидия была настроена агрессивно, наверное, пережитая боль и унижение вывели ее из себя.

— Придут, вот увидишь! Смотри, сколько они набрали голосов на местных выборах! Как только их человек станет президентом, он немедленно разгонит парламент, и тогда все кончено…

Они еще немного поспорили, потом София на полуслове прервала разговор и сказала, что пора ложиться, у нее завтра рабочий день. Лидия бросила взгляд на часы, ахнула и вскочила. Обняв Софию и поцеловав ее в лоб, она быстро вышла и стала шуметь в ванной, недавно на улицу Променаади было проведено водоснабжение и исполнилась мечта мамы — теперь у них опять была ванна, как когда-то много лет назад в Москве.

София выключила свет и повернулась на правый бок. Она боялась, что волнение, вызванное спором, не даст ей заснуть, но как только она это подумала, голова сразу стала приятно тяжелой и сознание исчезло.

Глава четвертая. Больной народ

Баста, подумал Пятс, комкая субботний номер вапсовской газеты. Я вам покажу, как морочить народу голову! Больше всего его почему-то бесило то, что вапсы печатали свою пропаганду на самом современном, подаренном Гитлером станке, в то время как остальные газеты вынуждены быди довольствоваться архаичным готическим шрифтом. Вообще у вапсов все было самое современное — вместо шляпы берет, вместо приветствия жест в сторону неба. И еще — длинные истерические речи, целование флага и оркестровая музыка, словно не политику делают, а выполняют религиозный ритуал.

Он посмотрел, куда бросить газету, на пол неприлично, придет уборщица и скажет, ох уж этот наш премьер-министр, никакой культуры, немцы себя так не вели, поэтому он наклонился, сунул комок в мусорную корзину и выпрямился. Понедельник был самым неподходящим днем для важных решений, но ему не нравилось откладывать сегодняшние заботы на завтра, и к тому же завтра тринадцатое. Дотянуть до послезавтрашнего? Опасно, с каждым днем прибавлялось новых больных — потому что это действительно была болезнь, постигшая его народ.

Придвинув телефон поближе, он поднял серебристую трубку. Как поступит врач в такой ситуации? Объявит карантин. А что должен предпринять глава государства, чей народ психически болен? Ответ он знал, но знать — это одно, а делать — совсем другое; кому охота войти в историю диктатором? Однако выбора не было, безумие зашло слишком далеко, ему дали развиться, — и теперь он должен был расхлебывать кашу, которую заварили до него. И зачем? Чтобы потом его опять вышвырнули, как десять лет назад? А чего еще ждать, он ведь был всего лишь исполняющим обязанности президента премьер-министром — вот-вот, обязанности президента без президентских прав.

Пальцы дрожали, когда он набирал номер, который знал наизусть, но не от страха, а от гнева. Разве для того он так строго обошелся с коммунистами, чтобы теперь без сопротивления отдать власть нацистам? Нет, господа, я вам не Гинденбург!