Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

На углу улицы Мелнсила, там, где высится песчаный холм, обрисовываются четыре силуэта. На фоне синевато-розового неба — четыре неподвижные фигуры. Тихо совещаются о чем-то. Потом спускаются с холма и по улице Кристапа доходят до водокачки, а там опять останавливаются. Очевидно, какой-то сторожевой пост. Каспар решает этот пост обойти. Медленно, медленно пересекает он Калнциемскую магистраль, потом под деревьями Капсюльской улицы, жмясь к заборам, добирается до Голубиной, откуда дворами и садами выходит на Лесную. Он бы счастливо пробрался и дальше, если бы возле пароходной пристани (что напротив Кипсалы) не наткнулся на отряд гитлеровских подрывников. Едва Каспар успел броситься за угол большого дома, как со стороны дамбы раздалось резкое:

— Halt! Стой!

Два сапера сидели в небольшой лодке. Они как раз плыли мимо дамбы АБ со стороны мостов. Неизвестно с чего в Каспара вселилась дьявольская храбрость. Он выхватил из кармана гранату, вырвал предохранитель, размахнулся и метнул ее. Наугад. Граната взорвалась возле самой воды, так что только брызги да осколки булыжника разлетелись. Саперы стали быстро грести к причалу. Каспар достал из футляра еще одну гранату и бросил прямо в них. Теперь граната попала в угол навеса, да так, будто ее бросали с Кипсалы. «Мы окружены!» — решили саперы, тихо как мыши скользнули на берег и, бросив лодку со взрывчаткой, бегом, пригибаясь, помчались по Калнциемской в сторону Засулаука: топ-топ, тап-тап.

Каспар, затаив дыхание, подождал еще минут десять, потом вышел на набережную. Теперь здесь не было ни одной живой души. На противоположном берегу непрерывно гудело и грохотало, над Домской церковью встало красное зарево, по крышам домов метались языки пламени. Со стороны Плескодале доносился гром немецких орудий, снаряды с воем летели через Даугаву. И тут стала отвечать русская артиллерия. Начали вспыхивать и метаться отблески в стороне Илгуциема и Болдераи. Словно что-то варилось в адском котле. Каспар, втянув голову в плечи, ждал, что же будет дальше.

Но ничего особенного не произошло. Набережная оказалась самым безопасным местом. Ни одна мина, ни один снаряд, откуда бы они ни летели, не упали на дамбу АБ или в Даугаву. Это заметно приподняло настроение Каспара. Ему пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он выгрузил из окрашенной в темный цвет трофейной лодки все ящики с взрывчаткой и побросал их в воду. Поплевав на ладони, Каспар взялся за весла и что есть силы стал отгребать от берега. Опять неизвестно откуда у него появилась дьявольская отвага.

— Я должен добраться до театра, как можно скорее добраться до театра, — шепчет Каспар, пересекая черную Даугаву.

По мере того как он приближается к Риге, гребни волн все больше окрашиваются в алый цвет: ветер приносит и сыплет в воду искры. Внезапно…

Два месяца спустя, вспоминая и раздумывая над этой невероятно рискованной и жуткой поездкой через Даугаву той ночью, когда началось срочно спланированное инфернальное сравнивание Риги с землей со стороны бегущей армии, — вспоминая это плавание в «каноэ», Каспар Коцинь торжественно решил написать для календаря достоверный рассказ ужасов из истории Риги, под названием «Apocalypse I. Inferno».

«Выгребая вдоль Кливерсалского мола, при свете пожаров, пылавших на другом берегу, я был поражен, увидев, что Понтонный мост на всем своем протяжении — от Пароходной улицы и до Старой Риги — взорван. Понтоны, находившиеся в средней части моста, погрузились в воду, а один из тех, что был ближе к берегу, медленно уплывал в море. Я подплыл к нему поближе и решил, держась в тени взорванного моста, грести прямо к другому берегу. Горел элеватор. Запах коврижек и ржаного хлеба пропитывал тучи дыма и искр. В складах Андреевской гавани все время что-то трещало и взлетало на воздух.

…Внезапно страшный взрыв вздыбил и сбросил с каменных опор могучие железные фермы Земгальского моста, построенного рядом со старым железнодорожным мостом. Они с грохотом обрушились в Даугаву. Взрывная волна, всколыхнувшая реку, чуть не перевернула мою лодку, к счастью, я в эту минуту находился рядом с торчавшей из воды верхней частью полузатонувшего понтона: мне удалось даже взобраться туда и придержать лодку. Пришлось ждать, пока успокоятся волны, поднятые тонувшим гигантом — земгальцем. Его восстановили всего десять лет назад, и вот он снова разрушен и лежит совсем рядом с железнодорожным (у того тоже исчез один пролет).

Хотя артиллерийская дуэль заметно усилилась, но даже с середины реки можно было ясно расслышать, как с задвинского берега уезжают тяжелые амфибии, увозящие подрывников. Слава богу, подумал я, наконец-то будет покой. Как бы не так! Только что я собрался отплыть, как с того и другого берега, сотрясая воздух, быстро прокатилась целая цепь взрывов. Гром тимпанов — forte fortissimo. Серия из ста, а может, и тысячи рвущихся мин. Тьма разлеталась на куски. Рвалась и отдавалась в висках, словно здоровенные тумаки. Уже ничего нельзя было понять. Быть может, это извержение вулкана? Призрачную панораму Риги скрыло облако пыли. В воздухе носятся раскаленные камни и песок. Брызги грязи…

Долго я не решался сесть в лодку и продолжить свой путь к другому берегу. Кто знает, а вдруг это только начало каких-то еще более грозных событий. Вдруг земля разверзнется и поглотит Даугаву?

Когда я наконец решился и стал осторожно грести к берегу, то глазам моим предстало зрелище, от которого вспыхнула во мне непередаваемая ярость. Нелюди! Они взорвали каменную оправу Даугавы — ее прекрасную набережную с пароходными пристанями, больверком и замощенной прогулочной полосой. Верхний край обрушился в воду, видны только галька и песок, искореженная стальная арматура, разорванные кабели да канализационные трубы.

Удивительна и поистине невероятна кровожадность и жажда разрушения у этих варваров двадцатого века! Методы у них стали еще более дикими, чем в то время, когда они разрушали Афины и Рим. Гунны и тевтоны! У них многовековой опыт и практика: Герника, Варшава…

— Этого я никогда не забуду! — шептал я, выскочив из лодки и вскарабкавшись по крутому, взрытому минами откосу. — Вечное проклятие вам, неоварвары! Я не стану плакать, когда сотрут с лица земли ваши замки и города! Рига, моя любимая, родная Рига! Господи, на что ты похожа, что они с тобой сделали!

Слезы туманили мне глаза, к горлу подступал ком, когда я как сумасшедший бежал через Старый Город, не замечая рушащихся стен и горящих домов. Я петлял вокруг рухнувших на землю, дымящихся жестяных крыш, сорванных вывесок. Весь квартал напротив здания Гильдии лежал в развалинах, улочка была завалена тлеющими балками перекрытий, и дальше ходу не было. А крышу Кошкиного дома насквозь пробил немецкий снаряд: по мостовой просвистели раскаленные осколки, оставляя за собой шипящий фосфоресцирующий след. Ни одной живой души, ни одного человека… Только бормотание пламени, треск горящих перекрытий и опаляющий жар.