Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

Дав Конраду досказать охотничью байку, Межсарг робко завел речь о своем:

— Понимаешь, сосед, тут такое дело у меня… Мальчишка мой только что кончил за границей высшую школу. Золотую медаль получил. Профессором будет…

— Брось заливать! — состроил гримасу хозяин. — Сколько ж ему теперь годков?

— В ноябре двадцать четыре стукнуло. Неужто не помнишь? Твой же крестник.

— Ха! — заморгал Конрад. — А чего тебе от меня нужно?

— Понимаешь, сосед, парень приезжает на летний отдых. Просил, чтобы я привез ему из Берзайне фортепьяно, он должен упражняться по нескольку часов в день. Я бы взял напрокат, но мне шестидесяти латов не хватает. Одолжил бы своему крестнику, так, что ли…

— «Крестнику, крестнику»! Заладила сорока Якова. Думаешь, он у меня единственный? Может, их у меня сотня, крестников. И если каждому одолжить шестьдесят латов, сколько это получится на круг, а? Шесть тысяч! Шесть тысяч пиши пропало! Ты думаешь, я дурак, газет не читаю! На, полюбуйся!

Конрад привстал и сунул Янису Межсаргу под нос газету.

— Гляди как следует: список! Должники ипотечного банка. И ты самый первый. Читай. Янис Межсарг, Звартская волость, хутор Межсарги. Сколько? Две тысячи. Срок? Через шесть недель. Черным по белому. И ты являешься, чтобы выманить у меня шестьдесят латов. Совесть у тебя есть? Сидишь ведь по горло в дерьме!

Этой грубости старый Межсарг уже не слышал. Вскочил как ошпаренный и, не попрощавшись, заковылял по ступенькам вниз, в сад. Ничего подобного бедняга не ожидал. Щеки у него пылали, внутри все кипело. Пот лил градом.

— Тьфу ты, какая жарища! — бормотал он, словно в беспамятстве.

«Сено сохнет, сено сохнет… Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят… Что же теперь делать? Неужто теперь, когда с моей помощью все трудности у него уже позади, махнуть на все рукой и признаться: вот, не могу больше, делай со мной что хочешь… Неужто на свете нет ни одного доброго человека, кто помог бы в такую минуту?» — в отчаянии думал Янис.

И тут его осенило — Атис Сизелен. Поговаривали, что учитель по-прежнему работает в белом здании. Теперь там приходская школа. Что, если поговорить с ним? Не он ли организовывал благотворительный вечер, когда Межсарг отправлял сына в чужие края, и сто латов — чистую прибыль с вечера — дал на железнодорожный билет до Вены! Приходская школа недалеко: километрах в трех от Калнаверов. Доползет как-нибудь, пока сохнет скошенное утром сено.

Сняв заштопанный жилет, связанный еще покойной женой, Межсарг свернул в аллею господской усадьбы. Здесь, на берегу пруда, стоял когда-то баронский дворец — краснокирпичный, увенчанный башенкой. Янис присутствовал при его поджоге революционерами. В тысяча девятьсот пятом. Откровенно, и он причислял себя к мятежникам, хотя красного петуха не подпускал. Но с бароном у него были свои счеты. Тогда по всей волости крестьяне поднялись против ненавистного помещика. Суетился и Конрад из Калнаверов, у поджигателей он был кем-то вроде главаря. Помогал взламывать сейф с деньгами, держал речь, имущество делил. Потом Конраду — народному герою, борцу за свободу — отошло садоводство, баронские конюшни.

Яниса Межсарга как представит себе хозяина Калнаверов в роли борца за свободу, смешок разбирает.

— Порядочный человек и поджигатель… Развалясь на лежанке, почитывает «Брива земе». Ловкач, ничего не скажешь.

Атис Сизелен, в одной рубахе, копался на огуречных грядках.

— На жалованье школьного учителя не проживешь, семья большая. Вот и приходится подрабатывать, — как бы извиняясь, сказал он, отер руки и пригласил Яниса в комнату. — Жаркое и творог с картошкой, не обессудь, на скорую руку. Да ешь, ешь! Издалека шел, проголодался небось, — потчевал старика учитель. — Ну, как там твой сын, на чужбине, а? Как успехи?

Услышав, что его бывший ученик окончил Венскую консерваторию с золотой медалью и оставлен для подготовки к профессуре, Атис Сизелен запрыгал от радости.

— Виктория, победа! — закричал он будто помешанный и треснул Межсарга по плечу. У того даже пахта из кружки на пол выплеснулась. — Триумф в европейском масштабе! Ну, я же говорил! Разве я не предрекал триумф? Уважаемые меломаны, — продолжал учитель, но, спохватившись, что в комнате только двое — он и Межсарг, уселся за стол и снова принялся угощать Яниса чем бог послал, обещая не толкать больше дорогого гостя под локоть.

За едой Янис успел сообщить о цели своего посещения.

— Дорогой учитель, где найти доброго человека, кто не отказался бы одолжить пятьдесят латов? С возвратом…

Атис Сизелен сказал:

— Человека, который дал бы тебе взаймы, во всей Звартской волости не найдешь. Но я могу помочь тебе иным способом. Певческое общество нынешней весной приобрело фортепьяно «Ibach» — совсем новое. Струны — что твои серебряные колокольцы. Если уж общество могло проводить твоего сына за границу благотворительным вечером, почему бы не встретить его на родине музыкой? В пору сенокоса концерты устраивать, конечно, никто не будет. Я уверен, правление даст добро. Пускай в летние месяцы тешится на этом инструменте наш свободный художник. Звучит, а? Свободный. Художник. Через двадцать лет установим мемориальную доску: на этом фортепьяно тогда-то и тогда-то играл знаменитый профессор, почетный доктор Оксфордского университета, лауреат Культурного фонда…

— Эк, куда загнул, учитель! — вытирая губы, говорит Янис Межсарг. — У меня камень с души свалился. Как мне тебя благодарить?

— Поблагодари своего сына, — назидательно замечает Атис Сизелен. — А ты, говорят, дошел до ручки… Это правда?

— А, мне один черт, — отмахивается старик. — Только бы моему мальчику было хорошо… Когда ехать за этим «бахом», где он стоит?

— В зале собрания. Завтра соберутся члены правления. Приезжай вечерком. Да возьми с собой побольше мешков и одеял. И сена в телегу набросай. Фортепьяно, знаешь, совсем новенькое, так и лоснится.

Они еще поболтали о том о сем. Межсарг не утерпел, рассказал, как с ним обошлись в Калнаверах.

— Мы от рождения дурные или плохими становимся? Как ты считаешь, учитель? И что ты вообще думаешь о нашем знаменитом Конраде? — спросил Межсарг.

Атис Сизелен проработал в этих краях всю жизнь, каждый звартенец был ему знаком. Вот что рассказал он о Конраде и его семье:

— Отец нынешнего хозяина Калнаверов — смидский мельник — был человек зажиточный и скупой. Откладывая копейку к копейке, он построил на берегу Скальупе, рядом с мельницей, льнозавод и ткацкую фабрику. Старик умер перед самой мировой войной, оставив нажитое единственному сыну. Конрад-младший оказался ловкачом по части спекуляций: в смутное время скупил за керенки в Риге дома у разоренных и насмерть перепуганных немцев и, кроме того, приобрел старую лесопилку на острове Луцавсала. Лесопильня вскоре сгорела, но владелец получил солидную страховку. Тогда же Конрад сделался акционером Лигатненской бумажной фабрики. В Риге ему принадлежало уже около дюжины пятиэтажных домов: на Александровской улице, в районе завода «Феникс» и на Московском форштадте. Не говоря уже об отцовском хуторе Калнаверы. Как-то после большой охоты и званого обеда в мелтурской корчме (шампанское лилось рекой) землеустроительный комитет Берзайнского уезда прирезал к хутору Калнаверы лесопитомник Звартского поместья. За участие Конрада в борьбе за нашу свободу.