Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

— Мы получим чеками, — успокаивает Марис. — Такие крупные суммы наличными выдавать не принято.

Когда наберется ровным счетом две тысячи, тогда только отец сможет отправиться в Ригу и выкупить векселя. Что за приятная, полная надежд поездка! Редкий случай — говорить о деньгах с таким удовольствием. Всегда приходится ломать голову, где их раздобыть, и трястись над каждой копейкой. Сегодня совсем другой концерт. Во-первых, кругленький остаток. Во-вторых, честно заработанный сыном гонорар. (А вечерком он приглашен в Калнаверы, тсс!.. Послеобеденное кофепитие, как заведено у господ.)

— Мы с тобой на коне, отец! — смеется Марис. — Будет и на нашей улице праздник!

Кассир общества без промедления вручил им банковский чек. Уже с самого утра трудился в поте лица своего: скрупулезно подсчитывал дебет-кредит, складывал, вычитал, делил, множил.

— Извольте, за вычетом всех расходов, — сказал он, — двести восемьдесят три лата пятьдесят сантимов.

— Как?! — возмущается старый Межсарг. — Если продано две сотни билетов и каждый билет стоит четыре лата, сколько это выходит? Или ты нас дураками считаешь? Prakvost этакий!

— Вообще, попрошу! — кричит кассир. — Без оскорблений попрошу!

— Извините! — в спор вмешивается Марис. — Тут все-таки какая-то ошибка. Должно быть больше…

Кассир показывает расчет.

— Холостой? — спрашивает он у Мариса.

— Да, холостой. И что же?

— С неженатых налоги взимаются по высшему тарифу. К вашему сведению! Налоговые проценты устанавливают в зависимости от цены билетов. За один лат — шесть, за четыре — двадцать процентов, к вашему сведению… Извольте убедиться! Зал — сто пятьдесят, за натирку полов — десять; электричество, уборщица и кассир — двадцать пять. Спецохрана и пожарные.

— Какая еще спецохрана? Какие пожарные? — изумляется Марис.

— Так! Теперь-то вы удивляетесь, а кто распустил слух, что на концерт прибудут высокие гости? Уездный начальник был вынужден принять соответствующие меры, а эти меры кто-то ведь должен оплатить, к вашему сведению…

Они вышли из Общественного собрания потрясенные… Но Марис еще не потерял надежды. Начал считать: двести восемьдесят латов. Не так уж и страшно! Это примерно седьмая часть нужной им суммы. Намечено еще пять концертов. Если с каждого они выручат чуть побольше — ну, скажем, триста пятьдесят, тогда, к вашему сведению,-две тысячи в кармане!

— Какой мне прок, раз хочет бог, — вздохнул отец. Видно, он никогда не верил до конца, что за такое короткое время можно огрести такую кучу денег.

— Ну что ж, — говорит Марис, — пора действовать — немедленно и так же энергично, как в Берзайне. По крайней мере теперь у нас есть оборотный капитал. Бегу на телефонную станцию. Надо как можно скорее связаться с агентурой Нельднера в Риге и с Вольмарским земледельческим обществом. Срочно организовать концерты на два ближайших воскресенья. И намалевать еще несколько афиш поярче.

Сказано — сделано… Увы, фортуна повернулась к господину Мессаржу спиной. Господин Роде из фирмы Нельднера сообщил, что, к глубокому сожалению, репертуар летних концертов в Бильдерлингсгорском казино давно уже расписан, да и сезон вот-вот закроется. А в Вольмаре, в здании общества, идет ремонт.

Тогда Марис в отчаянии стал названивать в Алендорф, а там на данный момент фортепьяно нет и вообще сроду не бывало. В Шванебурге свирепствует ящур, а в Атташене сгорело все подчистую, к вашему сведению!

Люди со слабым характером впали бы от всего этого в отчаяние, стали рвать на себе волосы, хвататься за косу или бритву, но Межсарги сделаны из другого теста. Старый, правда, косу в руки взял, пошел накосить для Фицджеральда охапку жухлого клевера. Молодой наточил бритву, тщательно побрился и надел выстиранный белый пуловер Supermarkt, так как ему надо было поспешать в Калнаверы. На часах уже начало седьмого. Файфоклок, или послеобеденное кофепитие в хорошем обществе, начинается в пять, и ни минутой позже. Он уже опаздывает на целый час из-за пререканий с кассиром и ожидания телефонных переговоров. Появляться в этом пуловере в Калнаверах после семи было бы чрезвычайно неучтиво со стороны Мариса. Ибо в восемь, к вашему сведению, званый гость обязан прибыть уже в темном вечернем костюме. Марис спешил по лесной тропе, беззаботно посвистывая. Видимо, опять у него что-то на уме. На музыкально-поэтическом вечере можно будет выяснить кое-какие обстоятельства. Он сумеет ближе познакомиться с семейством де ля Мотт — мамашей и дочерью (Конрад, к снастью, уехал в Эстонию). Это раз. Во-вторых, узнает, какую роль в этом инструментальном трио играет стихотворец господин Андреянов со своей поэмой. В-третьих, кто такая эта Юлиана и что скрывается за ее черными с косинкой глазами? Марис никогда еще не встречал столь загадочного создания, честное слово! Вот все, что ему о ней известно: окончила гимназию, читает русские романы, мечтает, фантазирует, капризничает, бушует, играет в теннис и доставляет матери неприятности. Да, еще поговаривают, что Юлиана якобы лесбиянка. Это его беспокоит больше всего. Как бы проверить?

Весь длинный внутренний монолог Мариса (от Межсаргов до Калнаверов полчаса размышлений на ходу) пересказывать не имеет смысла, замечу лишь, что все вопросы вертелись вокруг одного-единственного существа — Юлианы де ля Мотт (являющейся мало исследованным психологическим феноменом и для автора повести). Молодой артист спешил по узкой, заросшей орешником тропе. Уже показался большак, уголок Калнаверского парка, как вдруг — вдруг он увидел, что навстречу ему на дамском велосипеде катит его крестная Изабелла, и голова у нее повязана цветастой черной шалью. Вылитая испанка! Вот так чудо! А с другой стороны, громыхая, приближается воз с сеном. Мадам прикладывает к губам палец, сие означает «Тихо!», спрыгивает с велосипеда, берет Мариса под руку и разворачивает назад.

— Никто не должен видеть нас вместе, — говорит Изабелла. — Узнает мой муж, тогда держитесь! Берите велосипед, пойдемте поглубже в лес.

— Крестный вернулся? — недоуменно спрашивает Марис.

— Нет. Но послеобеденного кофепития у нас не будет. Юлишка все расстроила. Куда вы запропастились, мой мальчик? Поехала навстречу: в Калнаверах вам сегодня делать нечего. Мы с Юлианой ужасно рассорились. О господи!

Дома нежданно-негаданно вспыхнул скандал. Изабелла уже сервировала мраморный кофейный столик: с одной стороны для Юлишки с господином Андреяновым, с другой (под солнечным зонтом) — для себя и господина Мессаржа. Ровно в пять присутствующие заняли свои места. Господин Андреянов начал декламировать поэму. Юлиана заметно нервничала и то и дело поглядывала на часы. Вдруг она вскочила и ляпнула: что это господин Андреянов кичится тут своей бездарностью, бесталанностью? У него и в помине нет того, что называется искрой божьей. Это умора, а не «Тангейзер», и вообще — что ему в нашем доме нужно?