Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

Изабелла набросила на себя черную шаль и с невероятной скоростью припустила на своем самокате в сторону Калнаверов. Заднее колесо с пестрым чехлом-сеткой мелькнуло в деревьях, как павлиний хвост. А Конни Нечестивец сунул руки в карманы и насвистывая пошел назад по той же тропе, по которой пришел сюда.

Воспоминания госпожи Ф. об этой встрече в лесу я все же привожу не полностью. Мне они показались слишком тенденциозными и односторонними (см. письмо доктора Фердинанда, где он в шутку замечает, что, будь жив маэстро Боккаччо, непременно отнял бы у меня материал госпожи Ф., благо последний на редкость приперчен и пикантен, а там, где недостаточно хорошо, он допускает кое-какие прибавления. И нечего щадить такого карьериста. Мне следует непременно использовать все эти мерзости в своем «Сексамероне»).

Мое же намерение — оценивать ход событий со строгих научных позиций (психоаналитически). Из контекста явно чувствуется, что госпожа Ф. старалась любой ценой дискредитировать и очернить юного артиста, в то же время представляя свою подругу в облике непорочного агнца.

«Разве так уж непозволительно знатной даме освежить голубую кровь?» — будто вопрошает она. А с другой стороны, старается выставить Мариса Межсарга последним негодяем. Версия госпожи Ф. такова: в конце концов молодой артист погубил-таки Изабеллу на пресловутом валуне, после чего в лесу бросил волкам на съедение.

Пораскиньте теперь мозгами: выгодно ли Марису такое поведение или невыгодно? Вам же достаточно хорошо знакомы его характер и устремления. Версия госпожи Ф. выдумана от начала до конца. Она, как делали обычно журналисты двадцатых годов, пытается переиначить смысл событий в желаемом для себя аспекте. Однако эта повесть моя, и я изображаю дело так, как считаю нужным. Марис — честный парень!

Что произошло после этого в Межсаргах?

В тот вечер отец приболел и слег: приступ удушья и легкой тошноты. Вполне возможно, что внезапная слабость была вызвана разочарованием и тревогой за будущее сына. О себе самом старый Межсарг не особенно тревожился. Лишь вздыхал денно и нощно, отвернувшись к закопченной стене.

— Чему быть, того не миновать, — говорил он, стараясь успокоить сына, — как-нибудь выпутаюсь…

Ворочался в постели, но ничего путного придумать не мог. До злосчастного срока оставалось несколько недель. Радужные надежды сына оказались призрачными. Вот это следовало предвидеть заранее. Честными средствами в этом мире ничего не добьешься. Янис Межсарг готов был продать душу хоть самому дьяволу, лишь бы разжиться деньгами. Но, оказывается, даже дьявол не желает вступать с ним ни в какие сделки — чересчур уж мелкой сошкой стал Янис Межсарг за это время…

Дьявол встретился ему на перроне станции Берзайне. Межсарг шепнул ему: за лесным массивом в Роченском обходе припрятан отличный строевой лес. Экстра-класс, po fer zort! Однако дьявол (подлинное имя его — Шмулович) ответил: надо мне очень такими делишками заниматься, да? Я уезжаю нах Америка…

Этот разговор на железнодорожном вокзале окончательно выбил старика из колеи. Приехав домой, он сразу слег. Метался в лихорадке, спрашивал у сына: а не мог бы я тоже махнуть «нах Америка»?

— Да кто тебе позволит, пока за тобой долг числится? И где ты, батя, возьмешь деньги на океанский лайнер?

— Да… на океанский лайнер уже не хватит, — пробормотал отец. — А вот в амбаре стоит мой дубовый лайнер. Оплаченный. Экстра-класс, po fer zort! Гробовщик сказал, что дубовые ящики намного удобнее и здоровее цинковых. Как бы этот чертов пристав еще и гроб не описал.

— Этого уж он не сделает, — успокаивает сын. — Это было бы бесчеловечно.

— Человечность… бесчеловечность… человечность… кто их разберет?

В ту неделю Марис сам должен был колоть дрова, кормить Фицджеральда, варить кашу. Даже съездил верхом в контору — по служебным делам отца. Все это он делал с превеликим удовольствием, нарочно хотел занять себя, быть при деле. Почему? Потому что крестная мамочка начала его преследовать. Почти не проходило дня, чтобы во дворе не появлялся автомобиль Конрада и одетый в униформу шофер не вручал бы Марису опечатанный сургучом конверт. Переписку эту остзейские историки поименовали так: «Послания Изабеллы де ля Мотт господину Мессаржу» (жаль, что оригиналы утрачены госпожою Ф.). Если называть вещи своими именами, это были приглашения на рандеву. Содержание писем местами зашифровано тайнописью, однако, судя по дурацким ужимкам водителя авто, шифр был доступен даже лицам низшего разбора. То был сплошь крик души. «Почему вы не отвечаете, мой мальчик? Что с вами? Я боюсь ненароком выдать свои чувства, ибо Ю-ш-ка не сводит с меня глаз. С того вечера мы друг с дружкой больше не разговариваем. Буду ждать в вос… ч… Там же. У того самого к-м-ня».

На этот раз она будет без велосипеда и т. д. Шофер является ее доверенным лицом, не удивляйтесь и т. д.

Такие бессвязные фразы в больших пахучих конвертах Марис получал каждое утро, ибо господин Конрад, как видно, все еще не вернулся.

Господин Мессарж не ответил ни на одно письмо, ни на один вопрос. Ни шагу не сделал из дому. Колол дрова, варил кашу и играл на фортепьяно. Шестое письмо определенно было более коротким, чем предыдущие. «Подай хоть малейший признак жизни, мой мальчик! Твоя Белла».

(Только позднее Марис узнал, что высокооплачиваемое доверенное лицо крестной — шофер Людвиг — является также доверенным лицом Юлишки. Сегодня мы бы сказали: двойной агент. Каждое запечатанное письмо Юлишка распечатывала, прочитывала и, если находила нужным, отправляла адресату.)

«Без вас моя жизнь теряет всякий смысл. Приходите, я готова на все… На коленях умоляю: сегодня вечером в десять. Никто не узнает. В том же месте. У того же к-м-ня… Ю-ш-ка в это время спит».

Это было седьмое письмо, и тут терпение Мариса лопнуло. Потеряв самообладание, он попросил шофера подождать, настрочил ответ и вручил послание — незапечатанным — Людвигу, пусть отвезет своей хозяйке. «Которой? — вырвалось у доверенного лица, но он тут же спохватился: — А как же, из рук в руки! Если кто чужой захочет его прочесть, только через мой труп!»

Вот она, эта записка (ее бесполезно искать в архивах госпожи Ф.).

«Мадам!

На сей раз воздержусь называть вас крестной, так как вы недостойны этого слова. Вообще — ваш тип не в моем вкусе, и о вашей нравственной чистоте я самого плохого мнения. Поэтому оставьте меня в покое, а если все-таки будете приставать, я буду вынужден обратиться за помощью к своему крестному отцу.

Ответом было гробовое молчание: на другой день шофер больше не появлялся, на третий день встал с постели отец, а на четвертый Марис получил письмо без сургучной печати. Писал начинающий концертный импресарио некто Ципарс. Он служит у Нельднера. Читал заявку Мариса и не далее как вчера слышал от одной жительницы Берзайне восторженный отзыв о концерте господина Мессаржа, данном в переполненном зале. Аншлаг — это мечта его жизни! В этой связи он предлагает турне по Германии — в паре с совсем молодым, но уже знаменитым тенором Каваррой. Запланировано двадцать концертов. Импресарио лелеет надежду, что они пройдут с таким же успехом, как в Берзайне. Тенор, собственно говоря, никакой не Каварра, а сын простого курземского рыбака — Преднек, и так как господин Мессарж тоже никакой не господин, а просто сын Межсарга, то они все трое найдут общий язык очень быстро. Сам импресарио в дальнейшем тоже будет именоваться не Ципарсом, а Циферсоном. На афишах, разумеется, будут лишь два знаменитых имени: