Маргер Заринь - Календарь капельмейстера Коциня

Минут пятнадцать Юлишка слушала чрезвычайно внимательно. Затем достала завернутые в бумагу бутерброды с ветчиной и яйцом и принялась за еду. Видно, звенящие каскады фонтана вызывали у нее отделение желудочного сока. Физиологический процесс жевания повлиял и на Конни-пианиста. Глубокому постижению музыки мешало обильное слюноотделение, поскольку сегодня у него еще маковой росинки во рту не было. Конни перестал играть и попросил хотя бы один сандвич, и Юлишка с превеликой радостью отломила половину от ломтя с ветчиной и бело-золотым кружком — луковым орденом, только надкушенным сбоку.

— Тут я кусала, — сказала Юлишка. — Начинайте есть прямо оттуда, угадаете мои мысли.

Ее мысли нетрудно было угадать. («Конни, брось бренчать на фортепьяно! Davai на речку, а потом заберемся на дерево!»)

Всю первую половину дня они продурачились на песчаной отмели. Загорали, купались. Наконец порешили, что Юлишке не мешает слегка просветиться насчет музыки (чтобы у них появилось и что-то общее). Вернулись домой, и Марис, сев за инструмент, стал объяснять ей, что такое контрапункт и фуга — с живыми примерами из Баха и Бетховена. Юлишка слушала-слушала, и этот контрапункт ей надоел. Пришло в голову, что Конни не мешает слегка просветиться насчет литературы, чтобы у них появились одинаковые духовные интересы. Юлишка продекламирует ему что-нибудь из Лермонтова. Марис русским не владел (в приходской школе по русскому выходила тройка с минусом). Вообще имя Лермонтова ему ничего не говорит… Может быть, Пушкина? Юлишка предложила Пушкина в немецком переводе господина Андреянова. Ну ладно уж, пусть почитает Пушкина. Она декламировала с выражением (врожденные актерские способности, подумал музыкант), но до Мариса и Пушкин не доходил. Он понимает одну лишь музыку (правда, в Вене экстерном сдавал обязательное испытание в объеме гимназического курса, но профессор Н. исхлопотал ему облегченный вариант: Марис как сквозь сон припоминал Гёте, Шиллера и Лессинга, а поэзию, как и поэтов вообще, никогда всерьез не принимал. Все мечты и помыслы Мариса сосредоточены в узкой области: музыка, только музыка).

— Разве у латышей нет ни единого поэта? — поинтересовалась Юлишка.

Марис знал только одного — Райниса и то лишь одно его стихотворение — «Единственная звезда» («Знай: самая высокая идея…») В приходской школе Атис Сизелен заставлял Мариса зубрить его наизусть, чтобы воспитать у мальчика силу воли. Он мог бы это стихотворение Юлишке продекламировать, но как-нибудь в другой раз…

— Вот видите, какие мы разные, — смеется Марис. — Но прекрасно ладим и понимаем друг друга. Это и есть контрапункт.

— А как поженятся, получается фуга? — любопытничает Юлишка.

— Нет. Всего лишь двухголосная инвенция. Для фуги требуются по меньшей мере четверо.

— Жаль… Так скоро их у нас не будет…

Простодушие в соединении с находчивостью все больше восхищали в ней Мариса. (Эта девушка для меня как манна небесная. Какое ослепительное прямодушие!)

В тот день он начисто запамятовал о музыке. Забыл советы профессора, забыл предостережения отца… Условился о новой встрече, на завтра и послезавтра и на третий день… «Неужели один раз в жизни я не имею права нарушить привычный ритуал: три часа утром и три часа после обеда за инструментом?» Марис чувствовал, что влюбился — по-настоящему, по уши, вот наконец-то. Юлишка не была испорченной — нет, нисколько! Только вся какая-то непредсказуемая. С нежной душой, а колючая как ежик. Совсем не похожа на большинство богатых девиц. Юлишка любила Мариса, тут не могло быть ни малейших сомнений. Жребий брошен: их ждет помолвка! Юлишка дождется мама́, потребует свою часть наследства, и они отправятся вместе в Вену. Времени мало, медлить нельзя. Через две недели Марис обязан быть на работе. Обвенчаются в Вене. Все это они подробно обговорили, купаясь, загорая и лазая по деревьям.

Правда, вечерами у Мариса словно мурашки по телу пробегали, вспоминались слова Фредерика Ламонда: «Виртуоз, пропустивший один день работы за инструментом, восстанавливает свою технику только через неделю; если же он не играл целую неделю, то не сумеет войти в форму даже через месяц».

Всю эту неделю Марис не играл. Но увозить фортепьяно не позволяет: пускай стоит в его комнате до последнего момента. Ведь общественное достояние пристав описывать не будет. А за лошаденкой дело не станет…

Подошло воскресенье на святого Лаврентия. В Берзайне Лаврентьевская ярмарка. Отец решил продать Фицджеральда вместе с роспусками. Нельзя упускать такую возможность, крайний срок… Марис не отважился выйти во двор попрощаться со своим любимцем, который с тяжелым вздохом послушно стал в оглобли и позволил надеть себе на шею износившийся хомут.

— Настоящее предательство отдавать такого доброго коня цыгану, — сказал Марис. (В последнюю минуту он еще пытался уговорить отца, но ведь другого выхода не было…)

— Кому прикажешь? — спросил старый Межсарг. — Цыгану или аукционисту? Если аукционисту, то определенно всех переплюнет Конрад. — Ему-то отец ни за что не хотел отдавать прекрасного жеребца. — Тогда уж лучше цыгану. Цыган по крайней мере не живодер.

Вышел из комнаты, сел в роспуски, взмахнул кнутом и был таков. Двери конюшни раскрыты настежь: запустелый дом стал еще пустыннее, о боже…

В угнетенном настроении Марис сел за фортепьяно. На этюде Паганини правая рука стала неметь.

— Ну и ну! — разозлился он. — Уже наблюдаем последствия?

Собравшись с силами, автоматически начал играть гаммы — терциями, секстами, октавами, пока наконец не размял пальцы — до такой степени, что смог взяться за обновление своего репертуара. Без всякой системы и отбора — просто играл то, что приходило в голову.

Вот «Карнавал» Шумана давно не игран. В одном месте вдруг провал в памяти. Что такое? Ведь на концертах он исполнял «Карнавал» с закрытыми глазами, как Эжен д’Альбер, — уставившись в потолок, то бишь в пространство. А теперь — такая осечка!

«Почему я сегодня нервничаю? — задумался Марис. — Может быть, потому, что Юлишки еще нет? Это хорошо, что она не идет. Я ведь должен работать: три часа утром и еще три — после обеда».

На обед вареный горох со шкварками. Сладкое блюдо — печеные яблоки с сахаром. Вполне удовлетворительный обед. Поел — и снова за рояль.

Черт возьми, где же Юлишка? Нет, это хорошо, что она не появляется… Мне еще надо выдержать два с половиной часа… Наручные часы, лежащие на крышке инструмента, скорее всего, испортились…

Марис играет, посматривает на часы, играет дальше… Но теперь уже совсем вяло… Она никогда так долго не задерживалась. Может, пойти навстречу? В этот момент он слышит во дворе гудение мотора.