Патриция Гёрг - Шпагат счастья [сборник]

Маат, бредя через закатное время своей жизни, заглядывает в разные уголки музея, туда, где висят огнетушители, где находятся незаметно встроенные в стены двери, куда почти не доходит свет и где приходят в голову разные мысли. В одном из этих углов Маат находит окаменевшего посетителя. Он застыл в позе человека, давно здесь находящегося, долго все разглядывавшего и сравнивавшего. Он примеривается. Маат знает посетителей, которые терпеливо выжидают, почти не двигаясь, которые остаются у старых картин, чтобы скопировать их. Таких Маат любит. Они остаются здесь так долго, что начинают видеть то, что видит Маат: мистические леса, где улыбаются отшельники, пораженные стрелой. Затерянные планеты, на которых живут люди. Руки, расцветающие на золотом фоне остановившегося времени.

Посетитель делает наброски рисунков. Движется только его рука. Он смешивает краски. Маат поигрывает связкой ключей. Позвякивая ею в тишине, он медленно подходит все ближе, описывая все более сужающиеся круги, чтобы узнать, что копирует незнакомец. Маат ожидал увидеть точное воспроизведение жестов, которые он знает наизусть, тех жестов, которые давно ушли из жизни и сохранились только здесь, но когда он подошел настолько близко, что смог разглядеть картину посетителя, то едва поверил своим глазам. Посетитель скопировал все, что висит в отделе, и сделал из этого изображение Маата. Маат видит Вселенную, имеющую очертания Маата. Старые картины соединились в ней, в ее черноте, чтобы вращаться там по спирали, сжаться, вспыхнуть и однажды медленно погаснуть. Впервые Маат видит все эти картины одновременно, этот невероятный водоворот рук, ног и крыльев. У него начинает кружиться голова. Он ищет глазами ту единственную картину, за которую он смог бы ухватиться, картину, которая всегда встречает его в это время.

Вечером Сын Божий берет с собой Петра, Иоанна и Иакова-старшего и идет с ними в Гефсиманский сад на Масличной горе. Место крутое и скалистое. В полутьме поют птицы, чьи брюшки отливают красным, они всегда там, куда идет Сын Божий.

Они сидят в коричневатой траве и на крошечных, доходящих до колена деревьях, у которых листья подобны звездочкам аниса. Деревья сухо высвечиваются из тьмы и шелестят. Сын Божий возвышается над всем, хотя Он погружен в молитву. Он заполняет собой всю расселину. Он одинок на этом куске земли, отделенной от людей этой расселиной. За скалой, на краю Гефсиманского сада спят ученики. Петр раскрыл ладони и скрестил их на коленях. Иоанн обхватил себя во сне руками. Иаков подпирает левой рукой свою отяжелевшую голову. В то время, когда глаза учеников затоплены сном, Сын Божий воздевает руки к кроваво-красному небу. Из голубого облака к Нему склоняется ангел. Сын Божий и ангел смотрят друг на друга. В то время, когда глаза учеников затоплены сном, в то время, когда руки Сына Божьего принимают чашу на одиноком кусочке земли, на левом краю картины появляются четыре паучьи пальца, пальцы Иуды. Они судорожно обхватывают ограду ночного сада и начинают валить ее на землю вместе с его поющими птицами, шелестящими деревьями и скалами.

Когда Маат оборачивается, незнакомого копииста уже нет. В поисках его Маат проходит через всю эпоху. Пророки высовываются из своих рам и грозят кулаками, как всегда. Волнуются верующие руки. Ангелы помогают отлетающим душам подняться над крышами домов к небу. Маат проверяет углы, где стоят огнетушители и находятся двери, незаметно встроенные в стены. Копииста нигде не видно. И его картина пропала. Неоновый свет рассеянно и равномерно освещает помещения. Маата внезапно охватывает желание прикоснуться к каждой картине в отдельности, чтобы убедиться, что она действительно существует. Ни минуты не мешкая, он подходит к ближайшей. Когда он начинает ощупывать ее кончиками пальцев, раздается оглушительный рев охранной сигнализации.

Ассистентки с обнаженными в улыбке зубами осторожно запустили на полу сцены внедорожник. Публика разразилась неистовой овацией. Аплодисменты достигли пика, прервались, спали и поднялись вновь. На этой звуковой волне медленно вплыла Fata Morgana [3] Мираж (лат.). — Примеч. пер. абсолютной свободы. Ассистентки потянули на себя ручной тормоз. Ведущий подтолкнул вперед игрока, получившего внедорожник, непрестанно похлопывая его по спине. Игрок, спотыкаясь, вошел в магнитное поле автомобиля, сопровождаемый телекамерами, снимавшими его руки, простертые вперед, как у слепого. Он ощупал машину. Он ощупал ее со всех сторон. Ведущий открыл дверцу автомобиля и втолкнул игрока вовнутрь. Поблескивающая голубым металлом дверь машины захлопнулась. Он высунул руку наружу.

— Ну, — закричал ведущий, — теперь помашите нам!

Ведущий, ассистентки и оставшиеся ни с чем остальные участники встали вокруг внедорожника и стояли там до тех пор, пока над их головами не поплыли заключительные титры.

В отделе Средневековья пронзительно звенит сигнализация. Маат стоит оцепенев, одна рука на расписанной красками дубовой доске, как на двери, которую он собирается открыть и за которой тенью угадывается его будущее. Маат стоит как громом пораженный, как обухом по голове ударенный, прикованный к одной из тех старых картин, которые он раньше охранял от любого прикосновения. Он не в состоянии оторваться от нее. Его рука касается центра картины. Она окружена нарисованными руками. У Маата такое чувство, что его арестовали. Он слышит, как шуршит бутербродная бумага. Его коллеги, распределенные по другим отделам, вытягивают шеи и, прислушиваясь, поворачивают их в направлении бесконечного аварийного воя. От неожиданности некоторые из них поперхнулись. Откашлявшись, они бегут в Средневековье. Их руки крепко вцепились в рации. На бегу они обмениваются короткими вопросами. Попав в Средневековье, они не могут поверить своим глазам. Их коллега Маат взбудоражен. Такое впечатление, что он хотел взломать дверь. Сотрудники оттаскивают его в середину зала и молча стоят вокруг него. Маат явно не понимает, где он.

Вокруг Сына Божьего внезапно образуется вихрь. На нежном зеленом лугу появляются люди. Укрытые тенью цветы склоняются к пропасти. Люди теснятся около Сына Божьего. Один из них, рыжеволосый, подобный ядовитой орхидее, обнимает Сына Божьего и целует Его в щеку. Это знак. Вихрь закручивается еще сильнее. Шлемы, мечи и факелы обрушиваются на Сына Божьего. Ночь золотого цвета, как и все ночи Сына Божьего, заполняется преследователями. Становится светло как днем. Петр хватается за меч. Кнехт Малх, с лампой в руках, падает на землю. Его правое отрубленное ухо лежит среди цветов и истекает кровью. Крик Малха несется ввысь из его беззубого рта. Рыжеволосый не оборачивается. Он так крепко прижимает свое лицо к лицу Сына Божьего, что их силуэты вместе образуют очертания сердца. Перед Сыном Божьим стоит преследователь и протягивает к Нему кулаки в железных перчатках. Они блестят металлическим голубым цветом. Они настигают Сына Божьего, еще заключенного в теплую клетку объятий Иуды. Сын Божий смотрит из картины, не тронутый вихрем вспорхнувшей ночи. Тихо потрескивая, догорает факел из соломы. Руки Сына Божьего говорят.